Заложница

Всеми своими движениями и действиями он пытается отгородиться от меня, отключив все свои чувства.

В мою грудь словно всадили нож, когда я осознаю, что, находясь рядом со мной, Стоун все равно остаётся самым одиноким человеком на планете. Почему же он так упорно продолжает отталкивать меня? Почему заставляет меня бороться с ним? Дело не в том, что ему нравится грубый секс, он просто пытается свести все к единственному, о чем он так хорошо знает. К боли.

— Нет, — говорю я.

— Уже наигралась? — усмехается он.

Я встаю на колени и поворачиваюсь к нему лицом, прикасаясь ладонями к его груди.

— Что ты делаешь? — выплёвывает он, хватая меня за запястья.

— Отпусти меня! — я чуть ли не кричу, отталкивая его руки от себя.

Стоун отпускает меня, удивлённый вспышкой злости.

Я медленно провожу пальцами по шрамам на его груди. Некоторые из них совсем старые, другие светло-розового оттенка, явно получены недавно. Я наклоняюсь к самому большому из них и целую его, злясь на весь мир за боль Стоуна. Он назвал их уродливыми, но это не так.

Стоун вздрагивает под моими губами:

— Какого черта?..

— Я люблю этот шрам, — говорю я, целуя его снова.

Наступает гробовая тишина, после чего Стоун шепчет:

— Не надо.

— И этот тоже люблю, — на этот раз прикасаюсь губами к светло-розовому шраму на рёбрах.

— Что ты…

— Но этот я люблю больше всего, — произношу я, прижимаясь к рубцу прямо напротив его сердца.

— Прекрати, — говорит Стоун, хватая меня за плечи.

Может, он и в состоянии заставить меня не прикасаться к нему, но он не в силах заставить меня замолчать.

— Я люблю тебя.

Стоун перестаёт двигаться, застыв передо мной.

— Что ты несёшь? Нет.

— Я люблю тебя, — слова вырываются из меня, и это правда. Я никогда никому не признавалась в любви, кроме своих родителей. И то не слишком часто, ведь они не любят ярких выражений чувств. — И я хочу, чтобы ты лишил меня девственности в такой позе, которую выберешь сам. Мне понравится все, что ты со мной сделаешь, потому что я люблю тебя.

— Ты не можешь, — его голос звучит приглушённо, скорее всего, из-за шока. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Вместо ответа я обнимаю его за талию и прижимаюсь к его губам. Любовь не должна быть сложной и нести в себе боль. Чувство внутри меня такое большое и светлое, что я ни секунды не сомневаюсь в своих словах.

И тут все снова резко меняется.

Словно оттаяв от долгих лет заморозки, Стоун притягивает меня ближе в свои объятия.

— Черт побери, — бормочет он мне в шею, — черт, черт, черт.

Он так сильно прижимает меня к себе, что я с трудом могу дышать, но я не делаю никаких попыток освободиться. Не хочу останавливать его.

— Почему ты не боишься меня? — в его голосе звучит отчаяние. Стоун хотел напугать меня, чтобы я сама убежала от него как можно дальше, и все между нами исчезло бы само по себе.

Я позволяю ему выплеснуть всю свою боль, обняв его так же крепко в ответ. Он напоминает мне дикого животного, боящегося приблизиться к людям. Стоун может причинить мне боль, но я знаю, когда любишь, нельзя просто так взять и уйти. Какой смысл бояться, если страх мешает нам жить?

Мы долго стоим так на коленях посреди кровати, хватаясь друг за друга как за спасательный круг. Из-за его захвата я с трудом поворачиваю голову и смотрю на него. В лунном свете грудь Стоуна выглядит еще хуже. Множество шрамов, складывающихся в сложный узор. Я могу щекой сквозь эти полосы ощутить все его одиночество, исходящее прямо из глубины души.

Я должна понять и помочь человеку, укравшему моё сердце. Его пытали и истязали, но Стоун смог пережить это и стал прекрасным мужчиной.

Сложно отстраниться от него сейчас, но все же мне удаётся отодвинуться на сантиметр для того, чтобы прикусить нежную кожу возле его правого соска. Я слышу вздох, но его тело ни на секунду не расслабляется. Наоборот, теперь я могу чувствовать исходящее от него желание того, что произойдёт дальше.

Никаких грубых слов и жестокости, но это, несомненно, будет лучшее, что происходило со мной в жизни.

— Я не собираюсь использовать тот презерватив, — говорит Стоун голосом, охрипшим от желания.

Он говорит серьёзно, и я понимаю, что хочу того же. Никаких преград.

— Мне дала его мама, — не знаю, зачем я это рассказала.

Стоун злится в ответ:

— Она видела того мудака, но все равно дала тебе презерватив и отпустила с ним на всю ночь?

О боже, он ревнует. Это так странно, кажется, будто мы обычная пара, а не заложница со своим похитителем.

— Лиам на самом деле милый парень.

Мне не стоило этого говорить или наоборот стоило, так как Стоун отстраняется от меня со странным блеском в глазах.

— Лиам милый, — повторяет он. — Милый?

— Да, милый, — отвечаю я, дразня его.