За волосы меня назад рванул, потащил к машине.
— Погнали, погнали, чего ждем, — джип резко развернулся, мы тронулись с места и поехали обратно.
Я повернулась назад, глядя в тонированное заднее стекло, как тела усаживают в автомобиль. Женское тело вдруг завалилось в сторону, голова повернулась — клянусь, мертвыми глазами она нам вслед смотрела.
Мы быстро удалялись, дорога сделала петлю. Мимо нас на большой скорости промчались черные, наглухо тонированные автомобили, Давид резко надавил на мои плечи, заставляя сравняться с задним сидением.
А затем я услышала взрыв.
Столп пламени, взметнувшийся в небо, был настолько высок, что я видела его, лежа на коленях Давида.
— Ну вот и все, Чабаш, отмучался, — хмыкнул мужчина с татуировками на руках, а Давид ответил ему:
— Типун тебе, Шерхан. Надеюсь, твои люди сработали чисто.
— Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы.
Мы ехали долго, дважды меняли машины, в последний — перед выездом из области.
Под конец я потеряла счет времени, забившись в угол автомобиля, поджав колени. Перед глазами, как заколдованное, мелькала одна и та же картина — мертвое тело в моей одежде, взрыв.
Когда мы подъехали к небольшому темному дому, уже светало, я еле держалась на ногах от усталости.
— Здесь вас искать не станут, — Шерхан провел нас в дом, включая свет, — холодильник забит, без особой надобности из дома не выходи.
— Поучи мне, — проворчал Давид.
Они ещё о чем — то долго говорили между собой, но я не вслушивалась. Стояла посреди комнаты, сжимая кулаки, с трудом дожидаясь, когда мы останется наедине.
Наконец, Шерхан ушел.
Хлопнула дверь, стало тихо.
— Что это было? — я повернулась к Давиду, напряжение достигло пика, и мне нужны были ответы.
— Ты сама все видела, своими глазами, — пожал он плечами равнодушно. Открыл холодильник, вглядываясь в содержимое, а я с катушек слетела в этот момент.
Он же похоронил нас для всех. Он же только о себе думал, о своей шкуре!
— Там мой сын остался! — заорала я, хватая вазу со стола и швыряя ее с силой о пол. Керамика удара не выдержала, с грохотом коснувшись пола, и разлетелась на осколки, но мне было мало.
Мне швырять хотелось, бить все, лишь бы выпустить тот ужас, что копился внутри, стоило подумать только, что будет, когда Виктор узнает, что я умерла.
Я Сережку представила, который никому кроме меня нужен не был, и сердце сжалось болезненно. Если хоть один волос упадет с его головы…
— Не бузи, ничего с твоим сыном не случится, — отрезал Давид. Это равнодушие, с которым он говорил, хлестко ударило по нервам.
Я подлетела к Чабашу и влепила ему пощечину. Ладони, падая, содрала еще на мосту, обожгло болью, а в глазах Давида полыхнула злость, но я тогда мало чего боялась.
— Бесчувственная скотина! — орала я, — он же маленький! Ему волноваться нельзя! У него приступ может случиться!
Я кричала, слезы текли градом. Чабаш, уворачиваясь от ударов, развернулся, схватил меня за запястья и встряхнул:
— Все с ним будет нормально! — крикнул, перебивая меня, — Успокоилась! Успокоилась, я сказал!
— Если у тебя были бы дети ты понял, — буквально выплюнула ему в лицо ядовитую фразу.
— Но у меня их нет, — равнодушно ответил он.
И встряхнул еще раз.
Мы стояли близко-близко, тяжело дыша, я смотрела в его злые глаза. Дернулась раз, другой, но он крепко держал, как в тисках.
Силы покидали тело, адреналин схлынул, оставив за собой опустошенность.
Я ни о чем не могла думать, только о Сереже. Как пыталась его уберечь от всех опасностей.
О том, что бежала тогда от Давида, беременной, потому что знала: рядом с ним нельзя нам. Это плохо кончится.
И о том, что реакция Виктора, узнавшего о моей смерти, будет совсем непредсказуемой.
— Что ты наделал, Давид, — прошептала я, — что ты наделал…
Глава 28
Давид
Слава погасла. Я предполагал, да, что материнская любовь сильна — её воспели миллионы раз. Но чтобы так… Сам я не помнил, не знал такой любви. Моя мать была безмолвной тенью отца, боящейся сказать лишнее слово, боящейся проявить свои чувства. А может их просто не было, этих чувств…
С моста чуть не упала, дурная Славка. Откатилась, ещё бы чуть и полетела, успел поймать. При мысли о том, что хоронили бы не подставной труп потом, а настоящий Славкин, внутри все похолодело. Я много видел мёртвых, Славку не желал. В ней так много жизни было, больше, чем в ком либо, кого я знал. Это была не жажда наживы, развлечений, чего угодно. В ней была именно жизнь, такая же чистая и искренняя, как её смех, и ничего не могло её испачкать. Хотя…
Вошёл к ней в комнату. Забилась в кресло с ногами, смотрит в никуда. Окна зарешечены, так бы уже попыталась сбежать. Я многое мог бы ей сказать сейчас, но мне кажется, она просто не услышала бы меня. Не я царю в её мыслях. И сейчас у меня даже злости на неё нет. Всё потом…
Вздохнул, сходил на кухню, нашёл аптечку. Вернулся, придвинул стул, сел напротив Славки, даже головы ко мне не повернула.
— Дай руки.