Заложница мафии

Я захохотал: это говорил мне человек, который делил со мной почти все теневые деньги региона, умудряясь засунуть лапу во все чужие кошельки.

— Значит, я бандит и оружейный барон, которого надо слить, а ты, гнида, баб насилуешь до инвалидности — и будешь сидеть в Совете? — покачал головой, Гараев распрямил плечи, ощущая, что я сдаюсь:

— Такова жизнь, Давид, не будь глупым мальчишкой. Развяжи меня, и мы попробуем о чем-нибудь договориться, заплатишь отступные, отдашь свой бизнес, в конце концов, зато останешься жив. Без меня ты ничего не сможешь сам.

— Ошибаешься, — помотал я головой, — я сам по себе.

Он почти поднялся с колен, опираясь связанными руками на колено, я слышал, как он бубнит себе что-то под нос, пытаясь убедить меня, что поможет. Но я точно знал, от начала и до конца, что все его слова ложь и он никогда не простит мне то, что я сейчас угрожал ему.

Я подошел, прислонил пистолет ко лбу и нажал на спусковой крючок. Жалости не было, эти люди чуть не убили моего сына.

Выстрел прозвучал как тихий хлопок, я услышал такой же второй, в другой комнате. Убрал оружие, вышел в коридор, оглядываясь, где-то здесь была Инга.

— Инга, — позвал я, — выходи.

Она вышла на мой голос, непривычно бледная, трезвая и очень серьезная. Заглянула через плечо в комнату.

— Не надо, — сказал я ей, — там не на что смотреть, но она мотнула упрямо головой, отодвинула меня и прошла туда. Я обернулся.

Она стояла над телом своего мужа, на красивом лице появилось брезгливое выражение.

— Вот теперь ты и сам — мясо, — сказала она зло и плюнула под ноги.



Глава 50

Мирослава.

Я думала, я свое отволновалась. Не буду больше, просто не смогу, перегорело во мне все, после этих безумных дней, после тревог за жизнь сына. И теперь, когда он сопит в соседней комнате, ничто больше не способно меня тронуть. Но… Давид ушёл и все мои тревоги вернулись. Не сказал ничего, он взрослый и сильный мужчина, его мнение — женщине не стоит видеть эту грязь. Только эта грязь много лет была моей жизнью. Когда год за годом работала на Виктора. Я не одна такая была, но я держалась дольше всех. Кто-то подсаживался на алкоголь, кто-то на наркотики, кто-то умудрялся находить богатых покровителей и они выкупали их.

— Но ты не такая, — гладил меня по волосам Виктор. — Ты жемчужина моего гарема.

Гарем — шутка, но горькая. С Виктором я никогда не спала, у нас было некое подобие дружбы. Но не раз и не два мне приходилось ложиться под мужчин из-за него. Ведь путь к сердцу мужчины лежит отнюдь не через желудок… Тогда я думала — наивная я была дура. Пугливая. Лучше бы в тюрьме отсидела… Может, уже бы на волю вышла. А это — рабство. Сытое рабство, красивое, только хрен сорвешься. С каждым заданием от Виктора я вязла в этом болоте все больше.

А потом меня отправили к Давиду. Все было просто, как всегда. Очаровать. Обольстить. Быть рядом. Говорить нужные вещи в нужный момент. Всё это я умела делать в совершенстве. Только все пошло не по плану. Бабочки! В моем животе самые настоящие бабочки, каждый раз стоило ему только на меня посмотреть. Он стал мужчиной, с которым я спала, потому что хотела его, а не потому что меня заставляют. Мне его было мало. Я всего его хотела, полностью. Чтобы спал по ночам рядом, а я просыпалась и любовалась бы им спящим. Чтобы завтрак ему готовить и повязывать галстук. Всегда, всю жизнь, каждый божий день. Нелепые желания обезоруживали и пугали меня.

А потом — тест. Давид сам был осторожен, секс без презерватива у нас был лишь раз. Случилась задержка, я пописала на этот чёртов тест, держу его, руки трясутся, на нем — две полоски. И в тот же день Виктор позвонил.

— Чабашева надо слить. Тебя курьер встретит вечером, кое что передаст, а ты подложишь. И будь умничкой.

Умничка сбежала. Виктор меня нашёл, я уже с животом была. Орал сначала. Я объясняла, что из-за ребёнка, что хочу ему спокойной жизни, и что все равно становлюсь слишком стара для работы — двадцать семь лет, а по ощущениям сотня. Пора уступать дорогу молодёжи.

— Прости, — говорила, а в голосе упрямство и страх, что по животу ударит. — Я отдала тебе девять лет. Я расплатилась сполна. Просто дай жить спокойно.

Виктор легко поверил, что ребенок от другого, похоже, знал, что Давид бесплоден. Помог с документами, я боялась что моё прошлое ударит по сыну и как могла его обезопасила, огородив опекой от матери-шлюхи.

А прошлое меня настигло. И теперь мне снова Давида мало, всегда будет мало… Ушел. Звонить ему не решаюсь, не стоит отвлекать, я много всего видела, не нужны звонки в такое время…

— Мама, — спросил Серёжка, хотя я думала, что спит. — Всё хорошо?

— Хорошо, милый.

Дверь открылась перед рассветом. Я вниз побежала, черёд три ступени прыгая, едва не упала. Он. Вернулся. На лице щетина снова, и ни тени улыбки. Но главное — жив. Ночь неожиданно холодная, на нем пальто, оно топорщится спереди, словно беременный живот.

— Живой, — выдыхаю я.