Заложница тёмного мага

Ого, а это будет сложнее, чем мне подумалось мгновением ранее.

Я поплескала в лицо водой, убедилась в том, что на самом деле декольте столь же прекрасно, как и раньше, ожогов от кулона нет и вышла из дамской комнаты, желая побыстрее добраться до супруга. Тот нашёлся сам, в окружении давешних девиц и графа.

К его чести, надо сказать, что, поддерживая вежливую беседу с ними, глазами Айзек то и дело обводил холл в поиске меня, а когда я подошла - вручил мне бокал с игристым.

Но пока, я будто сомнамбула шла к герцогу, круги пылающей агонии, до сих пор расходящиеся пред глазами, трансформировались в беспорядочные бесцветные нити. Несколько позже, когда описывала увиденное Зенону, я назвала их паутиной, что прочно опутывала Мэлиори и одну из девиц. А вот герцог, судя по всему, был ей не по зубам, нет, она, конечно, раз за разом пыталась хищным вьюном оплести его ноги, но словно наталкиваясь на преграду осыпалась безжизненным прахом.

- Любимая, - с нажимом обратился ко мне Хант, видимо опасаясь того, что я сделаю страшные глаза или в голос запротестую, - разреши представить тебе несс Патрицию и Мелису Корвус. Их жеребец Тулур был главным оппонентом Энтони.

Девушки снизошли до реверанса, хотя было очевидно, что моё присутствие разрушило их планы, мы обменялись ничего не значащими любезностями и сестрички, свернув разговор, ретировались в свою ложу. Я же, глотнув шампанского, шепнула мужу о том, что мне надо с ним поговорить.

- Наедине, - уточнила я. Сообщать Тони о том, что он запутан в кокон непонятной паутины при нем же мне не хотелось.

Айзек кивнул, а затем положив мою дрожащую от напряжения кисть на сгиб своего локтя отвел меня в ложу. Едва мои пальцы коснулись твердых мускулов, боль отпустила, а я поставила себе еще одну заметку на памяти - слишком много вопросов, ответы на которые не знаю.

Немного нервничая и одновременно испытывая невероятное облегчение, от того, что больше не жжётся, я налегала на шампанское и с несвойственным мне азартом стала болеть за жеребца, на которого поставил Хант. Его вороной продул, а вот мой Буцефал сделал остальных из десятки больше, чем на три четверти корпуса.

Я с трудом верила своему счастью, потому как ставки на пегого были один к двадцати четырем и хватая воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба, только и могла, что трясти своей квитанцией и подпрыгивать на месте. А потом, под шуточки мужчин, я пыталась запихнуть банкноты в крошечный клатч и плюнув, отдала толстую пачку наличности герцогу.

Отмечать мой выигрыш мы завалились в великолепный ресторан, расположенный на высшей точке города, тот славился не столько кухней, сколько невероятной панорамой, хотя, положа руку на сердце устрицы и креветки здесь были выше всяких похвал. Открывшийся моему взору закат дневного светила, а затем восход первой из двух лун переполнили чашу моих восторгов и без того налитую долгим днём до краёв, и я позволила себе то, чего не позволяла очень давно - хватила лишнего.

Зная свой организм, я бы не удивилась тому, что напряженная нервная система и голодный желудок сговорились для того, чтобы их хозяйка слегка расслабилась. Или даже не слегка. В последнее время я была на взводе, опасаясь разоблачения самозванства, кары за спасение кронцесса, вчерашней вылазки на кладбище и прочих невероятных приключений, свалившихся на бедную меня, что легкий алкоголь, приправленный победной эйфорией, ударил в голову с такой силой, будто я пила чистый виски занюхивая рукавом.

Легкость во всём теле требовала выхода, и вероятнее всего в своем мире мои вторые девяностые нашли бы приключение, а здесь и ходить никуда не надо было. Ол инклюзив****, так сказать.

Мы много смеялись и целовались в ресторане, карете и даже у порога дома. Затем я буквально набросилась на опешившего от моего напора супруга и начав раздевать того на лестнице, таки сорвала с него сорочку в спальне, промямлив что-то о том, что от её белизны у меня рези в глазах. И тут же поскользнулась на круглых пуговицах, рассыпавшихся сухим горохом под ногами.

Айзек подхватил меня на руки, легко, будто бы я ничего не вешу и продолжая целовать меня всё откровеннее, уложил на огромную кровать, прошлую ночь на которой, мне пришлось провести в одиночестве. Лаская мою кожу языком и губами, он медленно пробирался от шеи и ключиц к пупку и границе кружевных трусиков, намеренно избегая возбужденной груди. Соски стояли торчком, требуя внимания, но он спускался ниже, к заключенным в шёлковый плен чулок ногам и сдерживающим лентам тугого пояса.

По одной, медленно и томительно, Хант освобождал сначала ступни, целуя пальцы и подъем, косточку и коленку, а затем разорвав трусики, приник к покрытому теплой влагой изнывающему естеству. Его язык творил невообразимое, распаляя, сводя с ума от жажды. Я изгибалась и требовала, замирала и молила, и он вошёл в меня, глубоко, мощно, в момент доводя до экстаза, лишая сил и наполняя мощью.