— Бегал, — поясняет Эмен, поднимая одну ногу. Он решил, что Брайт хочет знать ответ?
Рейв мысленно воет.
Все становится совсем плохо, потому что в Брайт теперь бурлит чужое раздражение.
Его бесит декан.
— А мы тут боролись с сумасшедшей книгой, — отвечает, наконец, Брайт. — “Любовник из темной башни”. Она на нас… напала.
— Аха, — декан начинает хохотать, Рейв натянуто улыбается, Брайт не меняется в лице. — Эта книга сама решила, что ей место в нашей библиотеке. Мы от неё никак не можем избавиться. Если придумаете способ — зачёт автоматом.
Он милый, прямо чертовски милый, этот Эмен Гаджи. Широко белозубо улыбается, в уголках глаз морщинки.
— Ну, не отвлекаю, — усмехается он. — Тут есть ещё пара книг этого автора, и они столь же безумны, знайте. Это Адна Лои понаписала в своё время ерунды.
Декан мимоходом отправляет в мешок какой-то любопытный справочник, и Брайт только успевает его поймать.
— Какой он очаровашка, — закатывает глаза Рейв. — Даже не наказал крошку-сирену за пьянство.
Би набирает в грудь воздуха, а Рейв делает предупреждающий жест.
— Скажешь что-то про ревность, — он стоит сощурившись, указывая на Брайт пальцем. — И я обеспечу тебе веселье на каждую ночь. К концу года будут обрубки вместо рук. Ну или смиришься и поддашься, — он подмигивает.
Брайт краснеет. Ей кажется, что все изменилось после поцелуя, в какой-то степени встало на свои места. Откровенная неприязнь Рейва никуда не делась, она стремительно трансформировалась во что-то более вязкое и личное. Ненависть к Иным превратилась во влечение к Иной. Одной. Конкретной. Иной.
— Тебе даже в голову не приходит, что я тоже могу портить тебе жизнь? — спрашивает Брайт. Ее бровь ползёт вверх.
— Чем? Устроишь жаркий деканский секс? — он искренне смеется. — Или сдашься сопляку Хардину? О, давай, это будет интересно.
— Почему ты думаешь только об этом? — сокрушенно качает головой Брайт. — Я, конечно, не стану произносить слово на букву “р”, — Рейв тут же вскидывает подбородок, мол, только попробуй. — Но давай на чистоту, это не твоё собачье дело,
— К сча-а-астью… а мне показалось, что ты осталась весьма довольна только что…
— Да, конечно, — она жмёт плечами. — Я довольна, что это закончилось. Ничего более жалкого со мной ещё не происходило. Так… пресно, что даже жаль. Время в пустую.
— Ты же в курсе, что все твои чувства для меня открытая книга? Да?
— Ты же в курсе, что при должной сноровке и хорошей фантазии можно представить кого угодно, целуясь с таким самодовольным придурком, как ты. Цена твоему сверх-чутью — коллет без скидки.
— Так я тебе и поверил, — ласково улыбается он.
— Да плевать, во что ты там веришь. Ну и для справки… Секс — не единственный способ испортить тебе жизнь. Я не так узко мыслю, как ты.
— Ммм, ещё варианты?
— Я что-нибудь придумаю, — шепчет она. — Не сомневайся во мне.
Он не доигрывает партию до конца, разворачивается, задрав подбородок, и идёт в свой угол к тёмным книгам.
Пальцы у обоих сводит от ощущения, что чего-то не достаёт. Будто это кощунственно — сейчас расходиться по разным сторонам, находясь наедине в одном помещении.
Брайт с тоской смотрит на свою сумку, скетчбук и бутылку с вином. Все было просто и весело, пока тут был Энграм.
Глава двадцать пятая. Сирена
В последний раз Брайт летала тридцать первого августа.
Когда на календаре, прикрученном к стене в ванной, появилось девятнадцатое сентября, Брайт с ужасом осознала, отчего в последние дни чувствует себя такой слабой и тревожной. Никакая осенняя хандра тут ни при чём.
Она просто не летала и не плавала уже почти три недели.
Магия легко подавляется человеком, это даже похоже на вполне обыкновенную жизнь, если давать сирене выходить из тени хоть раз в недельку, но три? Удивительно, как ещё не сорвало все клапаны.
Брайт сидит на подоконнике, свесив на улицу ноги, и крутит в руке записку присланную отцом.
Писал быстро, почерк нервный и неровный.