Законодатель позволил мгновению холодной тишины повисеть в воздухе, прежде чем быстро добавил: – Я считаю, и тем самым заявляю в словах, которые повторю перед лордом Сейджем Пробитером и Хулорном непосредственно, что для такого серьёзного обвинения нужно больше доказательств, чем пламя, которое может или не может исходить из этой чаши, когда она того пожелает. Сембия – земля, которой правит закон, и всегда будет править. Я всё сказал.
Он уронил тяжёлую руку на стол. Как будто бы в ответ, чаша поднялась в воздух, чтобы повиснуть над графинами и выплюнуть наружу слабый ореол пламени.
Когда шёпот пробежался по толпе наблюдающих слуг, Тамалон позволил себе улыбку облегчения. По крайней мере, несколько светских трюков, которыми Тескра научила его управлять чашей, с помощью кольца на мизинце левой руки, всё ещё работали.
Таким образом, Ускеврены будут жить в Штормовом Пределе ещё некоторое время. По крайней мере до того, как этот претендент, или какие-то другие происки, не вцепятся в них снова.
Тамалон предоставил своим гостям вежливую улыбку и опустил взгляд на холодное и неподвижное тело Кордривваля Имлета, распростертое на ковре – о, он пошлет за целителями, и очень хорошо заплатит за воскрешение, но он знал, что было слишком поздно, и ничто уже не поможет – и дал безмолвное обещание самому себе. Оно было не тем, которое позволило бы любому отпрыску дома Талендар, дома Соаргил, или всякому, притворяющемуся Перивелом Ускевреном впредь спокойно спать по ночам.
Весь Селгонт знал, что Тамалон Ускеврен человек слова, и что он во что бы то ни стало исполнит свои обещания.
МАТРИАРХ
ПЕСНЬ ХАОСА
Ричард Ли Байерс
Когда занавес задней сцены открылся, внутри головы Шеймур Ускеврен что-то начало неприятно пульсировать. Увертюра, тема которой постоянно и неожиданно менялась, сама по себе была утомительной, но теперь, когда на сцену вышли вокалисты в монструозных костюмах и начали петь, опера стала действительно невыносимой. Ни лирика певцов, ни игра актёров на передней части амфитеатра под открытым небом не имели логического смысла, однако нежная пепельно-белокурая матрона с серыми глазами не могла выкинуть из головы сравнение сюжета оперы с глупой шуткой, смысл которой она никак не могла понять.
Шеймур узнала Дарвуса Берента только потому, что знала каждого члена всех самых влиятельных семей в Селгонте. До сих пор она была уверена, что пожилой торговец был с твёрдым, но безобидным характером, подобно старому волу, которого больше не используют в поле, но и забивать не стали. Теперь же, Дарвус злобно уставился в затылок Тази. Несмотря на прохладный вечерний ветерок, лоб пожилого мужчины покрывала испарина, а его пальцы нервно бегали по рукояти кинжала. Пышногрудая девушка, слишком молодая, чтобы быть его внучкой, оскорбилась отсутствием внимания у своего спутника и злобно фыркнула. Вряд ли со стариком было что-то не так. Может, просто старческая слабость?
Воспользовавшись паузой, которую взяли вокалисты, Шеймур позвала старика по имени, используя тот холодный тон, который редко давался людям, соответствующим её статусу, не говоря уже и об обычных людях. Хотя, надо сказать, что на Тази он уже перестал работать.
Дарвус дернулся и подпрыгнул, встречаясь взглядом с белокурой женщиной. Его глаза мигали, а рот пытался выдать какой-то звук. Старик был так удивлён, будто увидел, как Шеймур совершает какое-то невероятное преступление. Он вскочил и двинулся прочь, топчась по ногам других людей, сидящих в том же ряду. Как ни странно, никто не отреагировал на старика, решившего резко покинуть представление.
Шеймур хотел пойти за стариком, но тут, где-то в толпе зрителей, раздался душераздирающий крик, и женщина принялась взглядом искать источник шума. Наконец, она увидела, как кричащая рыжеволосая Кенна Тоэмалар вскочила со своего места, и разорвала своё платье. Глаза молодой девушки закатились, а из её рта во все стороны летела слюна. Она царапала своё обнаженное тело, с лёгкостью отрывая от него куски, будто бы оно уподобилось трухлявому дереву. Больше всего поражало то, что никто из окружающих девушку людей даже не повернул голову в её сторону – все зрители расслабленно наблюдали за оперой.