Читаем [Zamaleev A.F.] Lekcii po istorii russkoi filosofi(BookFi.org) полностью

Так безотрадно выглядела картина российской государственности, изображенная Фонвизиным. Будущее России представлялось ему в монархической перспективе. Он выступал за просвещенную монархию, огражденную в целях "общия безопасности посредством законов непреложных", т.е., собственно, конституции. Добродетельный и просвещенный государь, на его взгляд, должен в первую очередь "сделать людей способными жить под добрым правлением". Для этого вовсе не требуются особые именные указы и постановления. "Здравый рассудок и опыты всех веков показывают, что одно благонравие государя образует благонравие народа". Он судит народ, а народ судит его правосудие. Только честность монарха служит порукой истинности его законов. Он - "добрый муж" и "добрый хозяин", и все самодержавие держится на любви к нему подданных. Фонвизину не удалось избежать общей участи всех просветителей - огосударствления морали, возведения ее в ранг политического ритуала. Отстаиваемая им идея подражания монарху, вдохновлявшая еще Симеона Полоцкого, как нельзя лучше демонстрировала неразвитость общественного правосознания. Именно этим объяснялось то, что русский либерализм в классическую пору, в системах Сперанского, Кавелина, Чичерина, так и не отрешился до конца от наивного предпочтения "нравственного идеала" законодательной норме.

б) Патриархально-консервативное направление. Если для зарождающегося либерализма рост абсолютистских тенденций был сопряжен

63

прежде всего с недостаточностью правовых ограничений ("непременных законов"), то для консерватизма, напротив, это означало "повреждение нравов", "забвение отечественных преданий". Враждебно настроенный к европеизации, западничеству, он как бы вобрал в себя пафос и дух старого раскола, погрузившись в прошлое России, в "скучный и полудикий быт наших предков" [А.И. Герцен]. "Протопопом" интеллигенствующих "старообрядцев" второй половины XVIII в., их идейным вдохновителем был князь М.М. Щербатов (1733-1790), крупный екатерининский вельможа, действительный камергер императорского двора. Среди его главных трудов - многотомная "История российская от древнейших времен" (вышло 18 книг), а также острые политические памфлеты "О повреждении нравов в России" и "Путешествие в землю Офирскую", написанные им примерно в 1786-1787 гг. и изданные впервые лишь столетие спустя. По подсчетам исследователей, Щербатов в своих трудах высказал "семьдесят два неудовольствия": три раза - самой системой правления, пять раз - законами, пятьдесят раз - монархом, четыре раза - правительством и десять раз - вельможами [Д.И. Шаховской]. Это была критика господствующих устоев "справа", однако по некоторым важным пунктам она переходила границы, намеченные самим автором, и "объективно совпадала... с левыми, прогрессивными оценками" [Н.Я. Эйдельман].

Отвергая петровские преобразования, Щербатов отнюдь не идеализировал "старину". Его многое не устраивало в ней - и суеверные обычаи, и невежество народа. Поэтому, писал он, "нам ничего не оставалось более, как благоразумно последовать стезям прежде просвещенных народов". Щербатов даже с удовлетворением констатировал, что благодаря начавшейся европеизации "мы подлинно в людскости и в некоторых других вещах, можно сказать, удивительные имели успехи и исполинскими шагами шествовали к поправлению нашей внешности". Но он, как никто другой, ясно сознавал, что на неподготовленной почве могли взрасти только горькие плоды просвещения. Народ еще не в состоянии был проникнуться новым самосознанием, и поэтому "обрезование" его старых ветвей повлекло за собой лишь "совершенное истребление всех благих нравов, грозящее падением государству". В особенности опасным симптомом "повреждения нравов" Щербатову представлялось развитие секуляризации, приведшее к ослаблению веры, к вольтерьянству. Похвально, рассуждал он, что Петр Великий хотел истребить суеверия, ибо и в самом деле "не почтение есть Богу и закону суеверие, но паче ругание". Так, на Руси бороду образом Божиим почитали и за грех считали ее брить, впадая тем самым в ересь антропоморфитов. Или же упование на чудеса и явленные образы, которые столь "привлекали суеверное богомолие и делали доходы развратным священнослужителям". Вооружаясь против всего этого, Петр, несомненно, был прав и желал блага стране, но он действовал как "неискусный садовник", не столько созидая, сколько разрушая. Оттого-то случилось так, что, "отнимая суеверия у непросвещенного народа, он самую веру к божественному закону отнимал". "Исчезла

64

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология