Замена

— Здравствуйте, Аянами-сан, — буркнул Икари-младший, поднял голову и замер.

Белые волосы, поняла я. Это все мои белые волосы.

— Здравствуйте, Икари-сан.

Я попыталась поклониться и тотчас же об этом пожалела. Боль плеснула ко лбу, как гиря, и я с трудом удержалась, чтобы не упасть к ногам двух мужчин.

— Вам нездоровится, Аянами? — спросил директор откуда-то снаружи колодца, обитого эхом.

— Все в порядке, господин директор.

Глупо. Как глупо, и как маловажно — переживать об почти-что-падении.

— Это вас я должен был заменить? — вдруг спросили откуда-то от дверей. «Его зовут Синдзи», — вспомнила я и повернулась к нему.

— Разгрузить, Икари-сан.

Это неудобно: разговаривать с двумя Икари. Это неудобно и больно, больно, больно…

Директор промолчал, но я поняла его немую реплику: «Не нужно отвечать, Рей. Замена бесполезна». Видимо, сын понял смысл молчания точно так же, а поэтому ответил только мне:

— Очень жаль, Аянами-сан. Выздоравливайте.

«Выздоравливайте»? Это замечательная шутка, Икари Синдзи. Я не сказала ничего, ведь нужно было пристально смотреть на перемычку очков господина директора. Через секунду хлопнула дверь.

— Рей.

— Да, Икари-сан?

— Таблетка?

— Она работала около тридцати пяти минут.

Тишина. Тонкий блик на металле и стекле очков пульсирует в такт ослепительному пульсу. Говорят, у некоторых боль усиливается, когда пошевелишься. Говорят, некоторые клянут за это судьбу. Готова поменяться ощущениями.

— Иди в медпункт.

«Да, спасибо, директор».

— Нет. В 2-С сегодня эмоциональный контроль. Возможно, я смогу дать инструкции ночным дежурным.

— Уверена?

— Да, директор.

Он кивнул и ушел к себе. Я подхватила зонт и пошла наружу — навстречу торопящейся на рабочее место секретарше. «Все правильно. Все совершенно правильно». С зонта капало, в коридоре было темно, секретарша забыла облиться своими омерзительными духами.

Все шло просто великолепно.

Полторы минуты до моего кабинета — оставить вещи, около сорока секунд до класса и потом целый час двадцать до шанса понять, почему мое утро началось так глупо и так больно. Я даже не заметила, как полторы минуты стали двумя, а сорок секунд тянулись уже все шестьдесят.

У лестничного пролета меня окликнули.

— Аянами-сан!

«Шестьдесят пять, шестьдесят шесть», — считала я. Дам контрольную по прошлому материалу, и буду все занятие смотреть на их реакцию. Я смогу. Я ведь смогу — не впервой.

— Аянами-сан, да подождите же!

Я отвернулась от двери класса, где тихо гудели довольные отсутствием учителя лицеисты. Еще минуты три, и куратор пойдет меня искать. Рядом стоял Икари Синдзи и очень серьезно глядел мне в глаза. Сын директора оказался одного со мной роста, слегка небритый и голубоглазый.

— Простите, Аянами-сан, вам ведь очень плохо, да?

Требовалось срочно ответить, но что-то пошло не так. В общем, я просто кивнула.

Он прикрыл глаза, а потом вдруг вымучено улыбнулся:

— И как дети?

Я смотрела на него, не понимая. Дети? У меня нет детей… К тому моменту, когда сквозь облако сплошной боли прорвалось понимание, он уже тряхнул головой:

— А, ладно, чепуха. Тема урока какая?

— Сонеты Гете, — услышала я свой голос.

«Он же ничего не знает!»

— Гете… — задумчиво сказал Икари-младший и улыбнулся снова. — «SolltЄ ich mich denn so ganz an sie gewЖhnen? Das wДre mir zuletzt doch reine Plage…» Вроде должен справиться. Выздоравливайте, Аянами-сан.

За ним закрылась дверь.

«Он же ничего не понимает!» Я огляделась: коридор был пуст. Из стрельчатых окон сочился тусклый утренний свет, сквозь гул боли я слышала привычный шум из классов. Там шла работа, которая странным образом меня сегодня обошла.

Я опустила гудящую голову и пошла в медпункт.

* * *

Каша получилась невкусной. Я размешивала уже третью ложку сахара в водянистой манке. Содержимое тарелки, соответственно, становилось все более сладким и все менее привлекательным на вкус. Левой рукой я подпирала щеку: не знаю, почему мне так сложно переносить инъекции в вену, но у меня всегда так. Локоть гнуться перестает.

Если не болит голова, значит, болит сгиб локтя, все просто.

В ученической столовой, судя по визгу, кого-то как раз доедали, а учительская часть пустовала. Похоже, большинство преподавателей успели позавтракать дома. У неуспевших же, видимо, пропал аппетит. Например, из-за бессонницы или головной боли.

Я потрогала щеку: горячая. От укола доктора Ибуки до сих пор слегка знобило. Зато — никакой боли, зато — никакого тумана, зато — почти на сутки. И следующий такой укол можно делать не раньше, чем через месяц.

Я сидела над невкусной манкой, помешивала ее и считала минуты до того, как примчится с расспросами Киришима. Мана Киришима была куратором 2-С и — по совместительству — Айдой в юбке.

«Три минуты», — подвела итог я, заметив у дверей невысокую шатенку. Классик отнес бы крохотную бодрую шатенку к категории «вечный щенок» — и прогадал бы.

— Привет, Рей. Как самочувствие?

Мана всегда была жизнерадостна. То есть, совсем всегда. Даже в то утро, когда уборщица нашла ее в коридоре на грани комы.