Замена

Керк не уходил — не говорил, но и не собирался никуда, а я смотрела на блики, заточенные в оранжевый пластик, готовилась к еще одной капле крови из носу. Наверное, стоило позвонить медикам и попросить отключить меня до операции.

Я мечтала о машине времени прямиком в послезавтра.

— Скажите, вы знаете, почему она уехала?

«О ком это он?» — подумала я.

* * *

Я впервые за этот дурацкий пикник ощущала на себе взгляд Икари-куна. Ему очень хотелось спросить, не я ли убила эту загадочную «ее», он ведь все уже понял. У Икари была жизнь вне невидимых стен «Соула», был опыт отношений не по книгам, а теперь — и впечатление о существовании внутри. Так что все он правильно представил.

Он очень хотел задать вопрос, хоть и знал ответ.

Это замечательный момент. Мы можем поговорить об отношении к ученикам. Можем помолчать о том, каково это: убивать своего Ангела, не в силах избавиться от наваждения: где-то там, в бездне голубых нитей, лазурных сверхновых звезд все равно остается частица детской души. Мы можем посмотреть друг другу в глаза о многом.

Вот только не о том, как я пережила последние сутки до операции.

Икари-кун просто побоится об этом спросить, это очень личное — и очень страшное для него. Не спросит. Я уверена в этом.

Действительно уверена.

— Вы справились, Аянами. Это главное, — сказал Икари Синдзи и поддел пальцами крышку капсулы. — Я очень рад за вас.

Это было вежливо и смущенно, это был совсем не ответ на исповедь. Наверное, ему стало неловко за это все услышанное: за отбитую болью память, за металл в ноздрях, за виноватый разговор в брызгах отцветающих деревьев. В конце концов, Икари не просил показывать ему шрамы. Он стеснялся моего прошлого, он боялся своего будущего. Замечательный микст для отношений.

— Запейте таблетку чаем, — предложила я. — И давайте пойдем дальше.

Отражение в Шпиле замерло, а потом кивнуло.

* * *

Я фотографировала, почти не задумываясь. Планы сами вплывали в рамку видоискателя, когда плавно, когда рывками. Предел жизни без боли ощущался как дрожь в кончиках пальцев, будто я приближалась к Периметру, и мне оставалось только занимать руки работой.

Мое — спуск.

Я снимала само время, которое натягивалось пружиной: меня скоро потянет к дому — еще восемь минут, семь пятьдесят, семь тридцать две… Я невольно искала все более напряженные, резкие планы, полные кризиса и внутреннего противоречия. Это как вдохи перед анестезией, несмелые и резкие.

Просто привыкла не фотографировать по пути назад.

Мое — спуск. Мое — спуск.

Икари молчал и шел. Я придумала очень хороший диалог с ним.

«— Почему вы оставили у себя эту капсулу? Это что-то означает?

— Ничего.

— Ничего?

— Вы знаете, что такое симулякр?

— Конечно. „Пустой“ знак, символ без значения, да? Это что, ответ, Аянами?

— Я так ощущаю».

Я увидела каменный столб впереди, и поняла: вот и все. Если я не хочу торопиться, мне пора повернуть назад. Невидимое солнце поднялось еще совсем не высоко, туман лег каплями на ботинки, и все еще хотелось спрятать нос в воротнике.

— Мы уже возвращаемся?

Я кивнула, застегивая кофр. Утро, подаренное симеотонином, скрывалось с жужжанием «молнии».

— Знаете, я бы не обновлял там таблетки. Пусть были бы те же.

Икари-кун ковырял носком дерн и смотрел вниз, будто сказал это не мне. И я почувствовала, что весь придуманный диалог рассыпается: он понял, зачем я сохранила капсулу ненужного лекарства.

Для Икари-куна парацетамол не был симулякром.

* * *

— Ну, я даже не знаю, — сказал Икари.

Я пыталась представить университетский холл. Наверняка это высокое, светлое помещение с лестницами и витражами. Или нет: витражы — это Европа. Здесь было до одури людно, шумно и восхитительно — просто лицейский холл, только очень большой.

— Не кипешуй, друга! Только смотри, я тебе записал, как оно называется, ты уж не посей нигде записку.

Лица собеседника я не видела — просто некая идея студента, неряшливо одетая из секонд-хенда, но с непременно дорогим телефоном. Рассказ был ярким и не сплошным, я ходила призраком между застывающих сцен, касалась деталей, вслушивалась в инструкции своего проводника по этому миру.

Проводник? Как иронично.

Икари шел в аптеку за загадочными глазными каплями, ему не нравилась предстоящая вечером встреча, но ему было нечего делать, очень хотелось огорчить чем-нибудь далекого отца, и наркотики казались удачным вариантом.

«Я же не собираюсь брать у него в долг, — думал умный Икари-кун, который смотрел несколько фильмов про наркоманов. — И утяжелять не стану». Предприятие казалось умным и продуманным ровно до аптеки. Квартал выглядел плохо, я без труда добавила ему красок из больничных двориков и получила то, о чем говорил Икари.

Та самая, особая аптека гроздью фурункулов выпирала из углового здания. В вывеске светились все буквы, зато не горела одна витрина. Вечерняя пустота, пустота чужого воспоминания — и одинокий фонарь освещает развязку потасовки: у девушки что-то отняли, ее ударили по голове, потом еще раз, слышно ругань и вскрики, слышно, как гремит сердце у спрятавшегося за баком Икари.