Замешательство

– Папа… если существует так много мест, где можно жить… почему нигде никого нет?

Утром я притворился, что забыл, какой сегодня день. Сын, которому только что исполнилось девять, видел меня насквозь. Пока я готовил супер-пупер овсянку с полудюжиной добавок, Робин от возбуждения прыгал возле кухонного стола, как будто скакал на «кузнечике». Мы побили мировой рекорд по скорости поедания завтрака.

– Давай откроем подарки.

– Что откроем? А ты мастак делать грандиозные предположения…

– Правильное слово – гипотеза.

Робин знал, что получит на день рождения. Он выпрашивал эту штуку несколько месяцев кряду: цифровой микроскоп, который можно было подключать к моему планшету и рассматривать на экране увеличенную картинку. Сын провел все утро, изучая пену с поверхности пруда, клетки изнутри собственной щеки и нижнюю сторону кленового листа. Он бы с радостью потратил остаток отпуска на разглядывание образцов и наброски в своем альбоме.

Опасаясь вывести его из равновесия, я достал торт, который купил тайком в магазинчике, построенном у подножия горы еще в пятидесятых годах. Робин сперва просиял, потом спохватился.

– Папа… торт?

Он направился прямиком к коробке, которую я не сумел спрятать, и изучил состав, качая головой.

– Не веганский.

– Робби, сегодня же твой день рождения. Он бывает… как часто? Всего-то раз в год.

Мой мальчик упрямо не улыбался.

– Сливочное масло. Молочные продукты. Яйца. Мама бы на такое не пошла.

– О, я не раз видел собственными глазами, как твоя мама ела торт!

Я мгновенно пожалел о сказанном. Робин сделался похож на робкую белку, которая понятия не имеет, стоит ли ей принять вожделенное угощение или удрать обратно в лес.

– Когда?

– Время от времени она допускала исключения из правил.

Робин уставился на торт, морковный и до такой степени безгрешный, что другой ребенок испытал бы к нему отвращение. Мимолетный и крохотный деньрожденный Эдем моего сына оказался наводнен ползучими гадами.

– Ладно, чемпион. Скормим его птицам.

– Ну… Может, сначала попробуем кусочек?

И мы попробовали. Каждый раз, когда вкус торта делал Робина счастливым, он ловил себя на этом и снова погружался в раздумья.

– Какого она была роста?

Он знал ее рост. Но сегодня ему хотелось услышать цифры.

– Пять футов два дюйма. Ты скоро перерастешь ее. Она любила бегать, помнишь?

Он кивнул, скорее отвечая на собственный мысленный вопрос, чем на мой.

– Она была мелкой, но вредной.

Али сама себя так называла, готовясь к очередной битве в Капитолии штата Висконсин. Мне же нравилось называть ее «маленькой Вселенной». Я позаимствовал это выражение из сонета Неруды, который прочитал ей однажды ночью, на границе осени и зимы. Мне пришлось прибегнуть к словам другого мужчины, чтобы попросить ее выйти за меня замуж.

– Как ты ее называл?

Меня всегда пугало, когда он читал мои мысли.

– О, по-разному. Ты же знаешь.

– Ну, например, как?

– Али от «Алисса». И Союзницей, потому что у нас с ней был альянс.

– Мисс Лисси.

– Такой вариант ей не нравился.

– Мама. Ты назвал ее мамой!

– Бывало и такое.

– Как же это странно… – Я протянул руку, намереваясь взъерошить его волосы. Он сперва отпрянул, но потом передумал и разрешил. – Расскажи еще раз, почему меня зовут именно так.

Мой сын знал, каким образом получил свое имя. Он слышал эту историю чаще, чем того требовал здравый смысл. Но он не спрашивал уже несколько месяцев, и я был не против рассказать еще разок.

– На нашем первом свидании мы с твоей мамой отправились понаблюдать за птицами.

– Это было еще до Мадисона. До всего.

– До всего. Твоя мама была великолепна! Она неустанно подмечала птиц повсюду. Славки, дрозды и мухоловки – все они были для нее старыми друзьями. Ей даже не требовалось их видеть. Она узнавала каждую птицу на слух. А я болтался рядом и не мог отличить одно чудо в коричневых перьях от другого…

– И ты жалел, что не пригласил ее в кино?

– Ага. Выходит, ты все-таки слышал об этом раньше.

– Может быть.

– В конце концов я заметил удивительное пятнышко – яркое, оранжево-красное. Я решил, что это мое спасение, и закричал: «Ой-ой-ой!»

– И мама сказала: «Что ты видишь? Что видишь?»

– Она очень волновалась за меня.

– Потом ты выругался.

– Не исключено. Я почувствовал себя таким никчемным. «Ну и дела. Прости. Это всего лишь странствующий дрозд[3]». Я думал, что больше никогда не увижу эту женщину.

Он ждал кульминации, по какой-то причине желая ее услышать еще раз.