Замещающий ребенок

То, что вы рассказали в этой передаче по радио, осветило новым светом мою жизнь. Все, что я списывала на то, что я старшая (то, что меня меньше любили), может быть, обусловлено вовсе не этим.

Мне бросилась в глаза аналогия между «замещающим ребенком» и «временным сотрудником». Как временный сотрудник, я всегда заместитель, как в той рекламе, которую я ненавижу: в агентстве X секретаршу, ушедшую в декрет, хотят заменить ее двойником.

Через некоторое время я попробовала возобновить учебу, чтобы получить профессию, связанную с психиатрией. Этот выбор не случаен, и я думаю, что безумие одновременно пугает и завораживает меня».

В этом очень непосредственном письме надо отметить оригинальное сравнение ролей временного сотрудника и замещающего ребенка, неизменного «заполнителя» пустоты, оставленной старшим умершим ребенком. Мы видим здесь и постоянную неудовлетворенность, и тягу к «безумию», и непрерывный поиск труднодоступной идентичности, возможно, потому, что ей было отказано в этом с самого начала.

Вышеизложенный текст был отправлен автору письма, который внес минимальную правку и добавил весьма интересное замечание.

Как мы уже говорили выше, мы изменили имена. Эта «Шарлотта» пишет: «Я была удивлена вашей интуицией (на самом деле, это случайность. — Прим. автора): имя Шарлотта, которое вы выбрали, чтобы заменить мое имя (еще одна замена), не что иное, как имя моей бабушки, с которой я себя иногда отождествляю, потому что восхищаюсь ею. Иногда я подписываю мои стихи и фотографии инициалами Ш. Д. (это ее инициалы)». Здесь мы видим потребность в псевдониме, как у Стендаля и у некоторых других. «В последний момент я отказалась работать психиатрической медицинской сестрой: страх оказался сильнее притяжения. Я мечтаю лишь о том, чтобы вновь начать путешествовать и фотографировать; черно-белые фотографии стали моей самой большой страстью».

Марсель, или Замещение героя

«Я была зачата родителями, чтобы заменить брата моего отца, погибшего в день освобождения. Ему было 19 лет, он был героем Сопротивления и в этот день получил пулю в голову. Я родилась спустя два года после его смерти.

Я знала все подробности наизусть. Мой отец не переставал отравлять мне существование воспоминаниями о прошлом. Он водил меня на фильмы про войну, я боялась, сползала с кресла и закрывала глаза. Возвращаться домой на машине деда было ужасно страшно: я думала, что на обратном пути на нас нападут враги; мне было всего четыре года.

Меня всегда одевали как мальчика. Я носила мешковатые штаны, длинные волосы собирала в конский хвост.

На каминной полке стоял огромный портрет дяди — умного, воспитанного, любящего театр.

Я не была им, я не могла стать им, как ни пыталась. Сколько упреков, пинков и издевательских наказаний сыпалось на меня — ведь меня нужно было "обуздать", а я сопротивлялась и пыталась выжить.

В школе я была средней ученицей; я хорошо писала, но мне было далеко до аккуратного и изящного почерка моего дяди. Я копалась в огромном сундуке — сокровищнице, набитой его книгами, тетрадями, бумагами. Я искала его, я хотела пропитаться им. Первой игрушкой, которую мне вручил отец, стал ящик с инструментами. Отец ремонтировал дом и хотел заставить меня ему помогать, изготовив инструменты по моему росту. Он был ремесленник и умел делать все. Мне запретили играть, а игрушки забросили на чердак, некоторые из них там лежат до сих пор. Но, что бы я ни делала, я всегда оказывалась не на высоте.

Я всегда страдала и все еще страдаю оттого, что меня отвергали. Рождение сестры через шесть лет после меня только усугубило ситуацию. Подростком я пряталась на соседском сеновале, чтобы отдышаться, прийти в себя, жить; или я принимала таблетки — все, что находила, понемногу. Это помогало мне уснуть и успокоиться.

Я всегда была тревожной, очень чувствительной, депрессивной. Мне много дало творчество: стихи, сочинения, рисунки, живопись. Я много помогала другим через общественные организации, где у меня были ответственные посты. Это для меня был способ найти себя и существовать, повернувшись лицом к людям.

Даже моя одежда выдавала двусмысленность, притаившуюся у меня внутри. Сегодня брюки, а завтра юбка. На протяжении многих лет мне хотелось быть мальчиком, а в тридцать лет я смирилась с тем, что я женщина, как только отдала себе отчет в том, что я существую для себя и для других и что могу кому-то нравиться. Но в личной жизни я всегда терпела неудачу.

Комплексы вины и умственных способностей накрепко поселились во мне. Психотерапия и анализ уменьшили их и успокоили меня.

Я не буду рассказывать вам о гордости, которую я испытываю, показывая моим друзьям имя моего дяди, мое имя, на памятнике павшим.

Я стараюсь забыть, но…»