— Позолоти ручку, красавица, а я тебе на все вопросы отвечу, будущее расскажу!
Я бы может и прошла мимо, мало ли шарлатанок на улицах города. Но было что-то в ее глазах, какая-то насмешка то ли над собой, то ли надо мной. Девушка была, вроде, молодой, но точно сказать я не решилась бы, так густо были обведены ее глаза. Вульгарно красные губы, изогнутые насмешливо и огромная сигара в руках, которой она затягивалась совсем не по-женски. Стоило ей шевельнуться, звенели бесчисленные дешевые украшения из стекляшек и дешевых, выкрашенных позолотой металлов.
Я кинула ей пару монеток и села на явно подгнившую табуретку, обернутую цветастой тканью. Как бы подо мной не развалилась!
— Ну давай, гадай.
Я как раз возвращалась домой с очередного собрания в оборудованном под редакцию издания подвальчике на Осенней улице. Местечко не злачное, но не самые богатые районы города, конечно.
И вопросов у меня никаких не было. Просто потому, что я не могла их толком сформулировать.
Я не торопилась налаживать какие-то «близкие» связи с энтузиастами из «Ласкового Запада». Во-первых, это было бы подозрительно, пожалуй, даже для барона, ведь я с самого начала не горела желанием соглашаться с его взглядами и выводами, хоть и слушала их с интересом. Во-вторых, все знают, что больше доверие вызывает не тот, кто пытается завоевать твое доверие, а тот, чье доверие пытаешься завоевать ты.
Так что я уже вполне намеренно спорила со всеми до хрипоты, критиковала их подход, находила изъяны, позволяя им потихоньку меня «переубеждать».
Я уже третий раз захаживала не просто к ним в гости, а на летучку, и начинала неохотно «соглашаться» с тем, что их деятельность если и не жизненно важна для государственных интересов, то хотя бы просто важна.
И от того, с каким трудом они переманивали меня на свою светлую сторону, мое внимание им было только дороже. А переманивали они с трудом, но очень старательно. Все-таки я была бы для них хорошим символом.
Большинство прогрессивной молодежи — и я была ничуть не удивлена — состояло из молодых, обеспеченных и довольно знатных мужчин, которые не могли похвастаться чем-то большим, чем парой месяцев домашнего ареста за «непатриотичные» взгляды. Я, конечно, тоже была дворянской дочерью, но для жителей столицы мое происхождение едва ли считалось чем-то серьезным. Даже нуворишей и только-только появившиеся дворянские фамилии выше виконтов были более знатными, чем я. Почти выходец из народа! Да еще и женщина. Да еще и бедная. Да еще и имя по газетам гуляет за заслуги перед отечеством. Сама всего добилась, можно сказать!
И бравировать моим именем уже аккуратненько начинала и королевская семья, мол, посмотрите, в нашей стране каждый может добиться всего — надо только постараться! И оппозиционно настроены сограждане совсем не против были бы перетянуть меня к себе.
Моим светлым образом вдохновить всяко проще, чем образом богатого графского сына без профессии.
И все же, не смотря на мои отнюдь не чистые намерения, захаживать к ним мне по-простому нравилось.
Обычно, чтобы в обсуждениях мои слова хотя бы слушали, мне нужен был рядом мужчина, который бы подтвердил, что слушать меня можно. Герцог, Орхан, Профессор… Их присутствие за спиной было мне необходимо даже без какой-то конкретной помощи с их стороны.
В уютно оборудованном подвальчике на Осенней улице, где собирались редактора, писатели, корреспонденты и поэты «Ласкового Запада», меня зачастую слушали и без крепкого мужского плеча рядом.
И это не могло не подкупать. Со мной говорили на равных, и я чувствовала, что эта атмосфера меня затягивает. С Шурейджом я разговаривала уже почти как с другом, так часто мы виделись.
И единственное, что меня спасало от того, чтобы уйти во все это с головой, было моей, так сказать, отприродной нейтральностью. Меня никогда не затягивали пафосные речи, полные эмоций монологи и красивые убеждения. Я все также считала их деятельность довольно несерьезной, их идеологию — поверхностной, а в действиях видела не только благо, но и возможные опасности и проблемы, в том числе для безопасности страны. И следить за ними мне было не стыдно.