Заметки к Блокноту (СИ)

Комментарий к Жажда

Вы сами попросили…

Иногда с ним невозможно. Невозможно смотреть на него спокойно днём, в разгар рабочих процессов, вспоминая все то, что он творит с ней ночами. Ни одна живая душа здесь не представляет, глядя на равнодушного, иногда надменного, иногда насмешливого врача, обладателя холодного взгляда, прически волосок к волоску, скупого для других на улыбки, каким он становится, стоит им остаться наедине. Днём она смотрит в его глаза цвета летнего ясного неба, снова и снова оценивает его идеальный на её вкус внешний вид, любуется им исподтишка, боясь показаться излишне откровенной в своём внимании, и раз за разом не может отделаться от ярких вспышек воспоминаний. Она знает, как эти глаза умеют темнеть, она знает, как падают на брови растрепанные волосы, как вода капает с них на ее разгоряченную влажную кожу, она постоянно чувствует эту исходящую от него ударную волну. Она помнит на себе этот его бесстыжий взгляд. Днем в Юриных океанах лишь его отголоски, но Ксении и того достаточно, она плавится под ним, растекается. Эти образы, картинки в голове мешают сосредоточиться на деле, отвлекают, она бегает от врача весь день, пытаясь на работе думать все-таки о работе. Выходит неважно. Он догадывается, почему она бегает - читает в шоколадных глазищах. Бегай не бегай, настанет ночь. И тогда… Тогда они друг друга поймают.

Оба втихаря недоумевают, как они умудрились целых полгода проходить в «друзьях», сохраняя дистанцию и относительную невозмутимость на лицах, если ток между ними виден невооружённым глазом, буквально осязаем – расстояние ближе полуметра убийственно опасно. Ни одному из них ни разу не снилось ничего, даже отдалённо приближенного к происходящему сейчас, в реальности. Приснилось бы, глядишь, кончилась бы их дружба значительно раньше, чем через полгода… Как оказалось, их реальность дает фору самым безумным снам. Врач и управляющая как инь и ян - что при свете солнца, что при свете луны. Схлёстываются друг с другом, сливаются и танцуют свой танец, то преступно медленный, то пугающе стремительный, отдают без остатка и берут своё…

В их первые ночи они не могли насытиться, теряя силы лишь к рассвету, спали по несколько часов каждый. Теперь, когда рабочий ритм захватил обоих, эта роскошь становится непозволительной. Но как и в те их первые ночи, раз от раза каждый отдает себя другому на растерзание, они выжимают друг друга до последней капли… Пьют друг друга и всё никак не могут напиться.

***

С ней в такие моменты каждый раз творится одно и то же.

Он наполняет ее до краев, до самого предела, а ей всё мало его. Она обхватывает бёдра ногами, прогибаясь, толкая себя навстречу, желая проникнуть в него в ответ. Ей всегда его мало, даже когда она уже вот-вот, когда она бьется в агонии, вцепившись пальцами в измятые простыни или в его спину. Она хочет его пить. До дна. Но там, на дне, остаются последние несколько капель. Эйфория. И снова неминуемая, неизбежная жажда.

Он её наркотик, сорт, выведенный специально для нее, введенный в нужный момент. Что в первый раз, что в сто первый – всё одно. Он отключает сознание простым прикосновением губ к шее. Это действует на неё всегда, везде, исключений нет. Никто никогда так легко и играючи не доводил ее до состояния подкашивающихся коленок. Он знает, насколько опасно это касание именно там, в этом месте, она тут же становится мягкой, податливой, словно тесто – делай с ней, что хочешь. Она готова его растерзать, желает быть растерзанной здесь и сейчас. Он знает и пользуется этим в самые неподходящие моменты, в разгар рабочего дня, в его кабинете, в ее кабинете, в замкнутом пространстве лифта. И оставляет изнемогать до вечера. Она помнит как вчера, что с ней было, когда он целовал ее в шею впервые – она забыла себя. Она до сих пор раз за разом себя забывает, стоит коже ощутить обжигающее дыхание и касание его сухих губ под мочкой уха. После этой сладкой и мучительной пытки он отстраняется, насмешливо смотрит ей в глаза и шепчет с многообещающей ухмылкой:

— Вечером договорим…

Самые лучшие, самые плодотворные «разговоры» случаются ночью за закрытыми дверями. В эти моменты, ночью, за задернутыми шторами, оба красноречивы как никогда. В эти моменты мира нет, весь мир схлопывается до одной комнаты и двух людей в ней. Если днем он целует ее в шею где-то в пустом коридоре, где в любую секунду из-за угла вынырнет какая-нибудь горничная или какой-нибудь инженер, то вечером должен быть готов ответить за это уже на этапе открывания двери в номер. Он это знает, причем, прекрасно. Раз за разом она видит по его хитрому, направленному прямо в нутро взгляду - он готов ответить за все свои «невинные» шалости. Прямо сейчас.