Это было сделано. Успехи Штреземанна, Брюнинга, Папена и Шляйхера — договор в Локарно, принятие Германии в Лигу наций, досрочное освобождение от оккупации Рейнской области, отмена репараций, признание в основе равного права Германии на вооружения — были не меньшими, чем успехи Гитлера (вооружение Германии и всеобщая воинская повинность, договор по военно–морскому флоту с Англией, ремилитаризация Рейнской области, присоединение Австрии, присоединение Судетской области). Но было отличие: предшественники Гитлера каждый раз старались подчеркнуть примиряющий характер уже достигнутых успехов и тем самым ублажить Англию, чтобы она продолжала свою политику умиротворения. Гитлер же наоборот, большое значение придавал тому, чтобы представить свои успехи как вырванные у враждебного мира. Это ему также удалось — не только благодаря своему полному контролю общественного мнения Германии, но также благодаря определенному предрасположению немецкого общественного мнения, которое всегда с нетерпением ожидало таких триумфов упорства над ненавистной версальской системой, и было лишь наполовину счастливо, если они достигались во имя примирения. С другой стороны, Гитлер постепенно портил настроение своим английским партнерам тем, как он преподносил исполненные для него просьбы или даже наигранные внешнеполитические успехи. Они не могли не замечать, что он все более и более уклоняется от ожидавшейся ими встречной услуги — соучастия в укреплении европейского мира и в совместном поддержании пересмотренной в пользу Германии системы мира. Да, они постепенно заподозрили (весьма обоснованное подозрение), что все, что они позволили ему получить с целью укрепления мира, в действительности было принято как усиление для новой войны. Присоединение Австрии было принято в Англии еще не моргнув глазом; при присоединении Судетской области Англия уже хотела высказываться, а Мюнхенские соглашения, которыми она еще раз дала свое согласие — как на «последнее территориальное требование» Гитлера — были в Англии уже жестко оспариваемыми. Когда через полгода Гитлер нарушил эти соглашения и пошел войсками на Прагу, наступил конец. Умиротворение было погребено, и на его месте именно в Англии наступили жесткое разочарование и моральная готовность к новой войне с Германией.
В этом свете кажется почти сомнительным, можно ли внешнеполитические успехи Гитлера (как раз вследствие их вызывающего изумление характера, который он умел им придать, и вследствие чего он однако одновременно постепенно лишался их источника) еще в действительности обозначить как чистые успехи, не стоит ли их скорее уже рассматривать как его ошибки, с которыми мы будем иметь дело в следующей главе. По меньшей мере они
И все же эти годы еще раз принесли ему успехи — избыточные и в своем действии на перспективу даже вредные успехи, но все же успехи, на этот раз не политического, а военного характера. Воистину впечатляющим среди этих успехов был правда только один: быстрая и легкая военная победа над Францией. То, что Германия смогла взять верх в войне над такими странами, как Польша, Дания, Норвегия, Голландия, Бельгия, Люксембург, Югославия и Греция, когда он считал это нужным сделать, не поражало никого и вызывало только страх и ненависть, но не удивление. Но то, что Франция, об которую в Первой мировой войне Германия на протяжении четырех лет ломала зубы, теперь под руководством Гитлера была приведена к капитуляции за шесть недель, укрепило еще раз — в последний раз — славу Гитлера как чудотворца и на этот раз еще и как военного гения. В глазах своих почитателей в 1940 году после всех внутри– и внешнеполитических успехов он стал еще и «величайшим полководцем всех времен».