Там были и другие люди. Он высмотрел людей из приемного покоя, человека с книгами, женщину с виноградом, пару с затравленными лицами, выглядевшими такими пристыженными и несчастными. С каждым из них кто-то был. Рядом с женщиной с виноградом был мужчина даже старше, чем она. Он ел виноград с тарелки, пока она очень медленно катила его в инвалидном кресле. Человек с книгами оставил книги внутри и сидел на скамейке с другим мужчиной в полосатой пижаме и пиджаке из твида. Они курили, и человек с книгами смеялся, рассказывая какую-то историю. С несчастной парой был мальчик; большой мальчик, подросток, но все-таки еще мальчик. На нем были джинсы и футболка, и ни за что нельзя было догадаться, что у него с головой не все в порядке. Но потом он посмотрел прямо на Гарфилда на качелях, или так показалось, что он посмотрел, и глаза у него были совершенно пустыми, как два маленьких кусочка угля. Каким-то образом стало понятно, что если бы можно было услышать его мысли, то слышен был бы просто звук, похожий на шум отжима в стиральной машине, и Гарфилд точно знал, что нельзя встречаться с ним взглядом, иначе он станет таким же.
Чтобы уклониться от взгляда мальчика и доказать, что он не отсюда, Гарфилд продемонстрировал свой новый трюк — качаться стоя. Было довольно страшно, но он знал, что может это сделать. Хитрость заключалась в том, чтобы очень крепко держаться за цепи. И тогда не упадешь, даже если ноги соскользнут с сиденья. Рейчел видела, что он делает, но именно Энтони устало сказал: «Гарфилд». Он проигнорировал их обоих и просто улыбался, как циркач на трапеции. Сандалии чуть заскользили на пластике, и качание слегка дало сбой, но потом он победоносно выпрямился, горделиво раскачиваясь. И оттого, что он стоял, а не сидел, вдруг показалось, что качели двигаются намного быстрее и выше. Он вспомнил, чему его на детской площадке научили старшие мальчики — нужно было слегка согнуть колени, а потом выпрямить их, и так снова и снова, чтобы сохранить набранный темп. И очень скоро он почувствовал, будто летает почти горизонтально земле, в один момент — лицом вверх к дереву, в следующий — лицом вниз к вытоптанной траве.
Тошнота застигла врасплох. Вот только что все было в порядке, и вдруг он почувствовал, что глазам горячо, а в желудке замутило. И тогда он понял, что времени замедлиться и слезть с качелей у него нет. Тут его стошнило, рвота дугой выплеснулась изо рта, и в следующее мгновенье он был уже весь забрызган.
Рейчел прямо вскрикнула, а Морвенна рассмеялась. К тому времени, когда он сумел остановить качели, рвоты уже не было, но он все еще чувствовал себя так, будто его вот-вот снова вырвет, а там, где пролилось на шорты и потекло по ноге, было горячо. В голове застряло беспомощное ощущение рвоты, а в носу стояли ее горечь и вонь.
Энтони тут же оказался рядом, помогая слезть с качелей и добраться до травки.
— Бедный парень, — сказал он. — Бедный старый солдатик. Давай-ка сюда. Садись. Вот так. Посиди тихонько, пока не пройдет. Вот так. Голову между коленок и просто дыши. Вот так. Вдох-выдох. Без резких движений и медленно. Вдох-выдох. Посмотри, какая земля теперь неподвижная. Бедняга. Немного перестарался, да?
Он, как делал всегда, если Гарфилда тошнило в машине или в кровати, положил большую руку Гарфилду на лоб и вытер его начисто одним из своих больших пестрых носовых платков, пахнущих мятными лепешками, карманами и связками ключей.
Сглатывал он уже не так часто, желудок успокаивался, хотя в носу по-прежнему был отвратительный запах. Но Гарфилд продолжал сидеть, послушно склонив голову на колени, прислушиваясь к голосам — Морвенна, в свою очередь, полезла на горку, сначала неоднократно требуя, чтобы Энтони помог ей взобраться по ступенькам, а потом, чтобы Рейчел смотрела на нее, как она скатывается с горки вниз. Он заставил себя сосредоточиться на муравьях, движущихся под ногами по миниатюрному пейзажу из травы и прутиков.
Если травинка для муравья была деревом, то чем тогда казалось дерево или целый газон? Наверное, думал он, они просто вычеркивали такие необъятные пространства, и, не имея ни малейшего понятия о собственной незначительности, могли таким образом справляться с жизнью и даже быть счастливыми? Возможно, хитрость заключается в том, чтобы стремиться в обратном направлении, к благословенной узости взгляда на мир, ограниченного капюшоном детской коляски, и тогда, чем больше видел, тем меньше оставалось надежды на счастье? Возможно, Рейчел была муравьем, который видел деревья и не мог не знать, как высоко было до вершины или как далеко до края?
— Посмотри на меня! — снова крикнула Морвенна.