Заметки с выставки (ЛП)

Теперь Морвенна цеплялась за руку Энтони, что должно означать, что она действительно напугана, и Гарфилд на короткое время позавидовал той мягкой девочковости, которая позволяла ей принимать привилегии как право, причем намного позже возраста, когда ему самому было сказано — ты большой мальчик, перестань плакать и прекрати проситься на ручки. Точно так же, как и Морвенна, он подозревал, что действительно хотел, чтобы Энтони нес его высоко на плечах, где он, бывало, чувствовал себя безопаснее всего. Но у Энтони болела спина, и ему нельзя было больше так делать.

Женщина в желтом халате со слишком большой головой, подошла к ним и сказала каким-то совершенно неправильным голосом: «А дайте мне конфеток».

— Извините, — сказал ей Энтони, — у нас нет. И пошел дальше с Морвенной.

Но Гарфилд утром купил на свои карманные деньги смесь лакричных жвачек и печенья с ревеневой и кремовой начинками. У него оставалась одна жвачка, и он знал, что женщина знала, что та лежала у него в кармане шортов, потому что она не уходила, а уставилась на него сверху вниз.

— Ну ладно, — сказал он ей. — Но это у меня последняя.

Она взяла у него палочку жвачки, мгновенно сорвала обертку и бросила ее в огромный рот. Ее губы как у лягушки, когда они разделились, казалось, делили голову четко на две части. Она с жадностью сглотнула.

— Вообще-то, ее нужно долго жевать, — сказал он ей.

Она снова протягивала толстую руку.

— Дай мне конфеток, — повторила она, и тонкая струйка лакричной слюны потянулась по подбородку.

— Это была последняя, — сказал он. — Я же вам говорил.

Он припустил бегом, чтобы уйти от этого страшного взгляда, и догнал Энтони с Морвенной, когда они поворачивали направо в самом дальнем конце отделения. Он оглянулся посмотреть, не идет ли она за ними. Она осталась там же, где и была, но все так же пристально смотрела вслед, а когда увидела, что он оглянулся, задрала свою ночную рубашку. Он быстро отвел взгляд, но не достаточно быстро.

От коридора отходил ряд спален. На дверях у них были латунные номера, и, если комната занята, то в латунные держатели были вставлены маленькие карточки с именами обитателей. Они напомнили Гарфилду об этикетках на банках в кладовке дома, только вместо того, чтобы говорить «Жженый тростниковый сахар» или «Макароны» они сообщали, что там находятся Джули Доусон, Мэгги Трелор или, как в палате номер семь, Рейчел Миддлтон (вместе с Хедли).

Забавно было видеть, что ее так называют, потому что, когда она рисовала, все называли ее Рейчел Келли.

— Почему во всех дверях есть окошки? — поинтересовался он.

— Чтобы медсестры и врачи всегда могли заглянуть внутрь, — объяснил отец и кашлянул, это означало, что он расстроен. — Так что никто не может навредить себе, без того, чтобы кто-то этого не увидел, — добавил он. — Готовы?

Гарфилд кивнул.

— Мамочка! — закричала Морвенна, и Гарфилд шикнул на нее.

Энтони заглянул через окошко в двери комнаты Рейчел, дважды постучал, слабо улыбнулся, потом открыл дверь и легонько подтолкнул Гарфилда и Морвенну в комнату перед собой.

— А вот посмотри, кого я тебе привел, — сказал он. Голос у него звучал странно, немного вкрадчиво, как будто Рейчел перестала быть взрослой.

Она сидела в единственном кресле в комнате, рядом с необычно высоким окном. «Посмотри, — сонно сказала она. — Мне приходится сидеть на всем этом, чтобы видеть из окна». Она чуть подвинулась, и стало видно, что сидит она на большой стопке телефонных справочников, благодаря чему подушка на кресле поднялась почти на фут.

Гарфилд стеснялся обнимать ее и вместо этого, пока Морвенна помчалась вскочить ей на колени, он подпрыгнул несколько раз, чтобы увидеть то, что видела она, и мельком увидел лужайку, деревья и бутоны роз. Он был рад видеть ее довольно нормальной. На ней была дневная одежда — темно-синее платье в белый горошек — но она выглядела бледной и какой-то незаконченной без губной помады. Что-то с глазами было не так, и ей не помешало бы вымыть волосы.

— А что у тебя с глазами? — спросил он ее.

— У меня с глазами? — медленно переспросила Рейчел и потом поняла. — Ох. Ресницы не крашены. Что, выглядят ужасно?

Он перестал прыгать и отважился посмотреть ей прямо в лицо. Стопка справочников вознесла ее настолько высоко, что она с Морвенной сидели точно на троне.

— Не совсем, чтобы очень, — признался он. — Просто бледненькая. И слабенькая.

— Привет, дорогая, — произнес Энтони и поцеловал ее в губы, а затем сел на край кровати.