Заметки с выставки

У него росло чувство того, что он окружен пациентками, которые находились в более или менее схожем бедственном положении. Она казалась ему невообразимо прекрасной. — Что я могу сделать? — спросил он, стараясь не плакать, но чувствуя, что слезы подступают к глазам. Казалось, он ощущает, как ее раненый дух трепещет у него в ладонях. — Кому я могу сообщить о Вас? Вашим родителям?

— Боже упаси, нет.

— Куратору?

— Я не студентка.

— Тогда профессору Шепарду?

— К черту его! — громко выдохнула она, напугав его. Она хихикнула и покачала головой. — Никому, — вздохнула она. — Только ты, ты милый, — и снова закрыла глаза.

Подошла медсестра, и он встал, чтобы опередить ее. Медсестра взяла цветы с легким оттенком презрения. — Я поставлю их в вазу для нее, — сказала она. — Пора уходить.

— Когда я могу вернуться?

— Завтра. Часы посещения с двух до четырех. Вы оставили пакет на кровати.

— Ой. Нет. Это для нее.

— А… — и медсестра сунула книги, еще в обертке, в шкафчик рядом с койкой Рейчел.

Когда он пришел на следующий день, на сей раз с фруктами, тайком пронесенной шоколадкой и романом Джорджетт Хейер из книжного киоска, поскольку эта книга выглядела более утешительной, нежели Данте, его остановила женщина-врач приблизительно того же возраста, что и профессор Шепард, и суровая, словно монахиня. Только вместо распятия у нее на груди висел стетоскоп. Однако, она была добрее медсестры.

— Вы отец? — спросила она.

— Простите?

— Вы друг мисс Келли?

— Да.

— Может быть, она вам не сказала. Она беременна. Срок два месяца.

— Ну и ну.

Он сел, невольно подтверждая ее предположение.

— Вы не помолвлены или…

— Нет, но…

— Хм?

— Я могу позаботиться о ней.

— Вы можете забрать ее из Оксфорда? — спросила она. — Полная перемена обстановки была бы лучше всего.

— Я живу в Пензансе.

— Отлично. Она сохранила ребенка, несмотря на передозировку и потерю крови. Она крепкий орешек. Они оба молодцы.

— Вот как, — сказал он, и голова у него пошла кругом. — Хорошо. Когда она сможет выписаться?

— Возможно, в конце недели. Она довольно сильно себя поранила, и я хочу быть уверенной, что она достаточно окрепла. От антидепрессантов она будет как пьяная. Полагаю, у вас дома есть врач, к которому она сможет обратиться?

— Да, — сказал он, не имея об этом ни малейшего представления, поскольку ни он, ни его дед никогда не болели. Он подумал о своем лучшем друге, Джеке, который получил недавно диплом врача и вернулся домой, но никак не мог решить, становиться ли врачом общей практики или художником.

На том и порешили. Мнения Рейчел ни по какому вопросу не спрашивали. Ей просто сообщали. В тот день она спала, так что он просто сидел и держал ее за руку целый час, пока на него не начали поглядывать окружающие, но, когда он пришел на следующий день, она уже сидела, поджидая его. Она, точно пьяная, неразборчиво пробормотала: «Мне сказали, что ты забираешь меня к себе домой». И эта смазанность речи начала казаться ему тревожно привлекательной.

— Что ж… Мало ли что они тут могли наговорить, я просто… я просто мог бы отвезти Вас обратно, если хотите. Врачу об этом и знать необязательно.

Но его слова расстроили ее, она затрясла головой и заплакала.

Так все и устроилось. Он встретился со своим руководителем и ухитрился сообщить ему новости таким образом, что слова его не были ложью, но в них звучало больше морального долга, чем было, пожалуй, на самом деле. «Очень близкий мне человек, молодая женщина, тяжело больна и нуждается в моей заботе о ней, — сказал он. — Потому что у нее больше никого нет. Я понимаю, что занятия придется бросить, я очень серьезно обо всем подумал, но не вижу другого выхода».

Руководитель, явно почуяв, что у Энтони слабеет энтузиазм к Смоллетту и к диссертации, проявил глубочайшее понимание.

— Если вы сможете вернуться в следующем семестре, дайте мне знать, и мы посмотрим, что сможем сделать, но…

— Думаю, мне, вероятно, придется искать работу, — высказал он мысль, которая вот только что пришла ему в голову. Он выбрал работу над диссертацией после первой степени, наполовину из-за того, что единственным будущим, которое он мог представить себе со своей степенью по английскому языку, было учительство.

— Полагаю, вы всегда сможете заняться преподаванием, — добавил его руководитель, повторяя то, что говорили дома, когда он объявил, что будет изучать английский язык, а не что-то полезное, к примеру, право или что-нибудь техническое. И он предложил Тони дать рекомендацию на случай, если подвернется подходящая вакансия.

У Тони был автомобиль — маленький Фордик, заметно проржавевший от того, что жила машинка близко к морю. Он с трудом мог позволить себе держать машину на ходу, еще менее — ездить на ней, и при малейшей возможности садился на велосипед. Но сам факт наличия автомобиля как бы олицетворял взрослые перспективы, какими бы смехотворными они ни были. Их можно было противопоставить подозрению, что продолжение работы над магистерской диссертацией само по себе несколько инфантильно.