Заметки с выставки

Она сможет купить одежду и при первой же возможности обратится к врачу, чтобы раздобыть валиум. Теперь Джоэни Ренсом была мертва для нее и для ее семьи. Это она могла пережить достаточно хладнокровно, но Рейчел Келли понадобится еще кое-что, чтобы удержать ее на плаву.

БЕЗ НАЗВАНИЯ

(1986)

Масло на судостроительной фанере

Вопреки ожиданиям, у Келли не случилось нервного срыва после смерти сына, но некоторые полагают, что вместо этого она создала это произведение. Если оставить без внимания уникальную серию «Камни» (2002), над которой она работала, когда скончалась, то можно считать это последним из ее абстрактных произведений. Работа монолитна и экстравагантно велика. Она рисовала на бывшей двери сарая. Чтобы разместить эту своеобразную доску для живописи, ей пришлось одолжить у Трескотика студию, которая была гораздо больше, и на время работы бросить семью и поселиться в этой студии. Изначально картина представляет зрителю черный цвет такой интенсивности, что, кажется, он поглощает весь свет в помещении. Однако, как и в часовне Ротко[52] в Хьюстоне, время, проведенное перед картиной, раскрывает градации в темноте. Но можно ли назвать эту работу абстрактной? Искусствовед Мадлен Мерлуза недавно заявила, что картина — первый, впечатляющий шаг позднего фигуративного периода творчества Келли; что работа, попросту говоря, «представляет собой изображение корнуэльской ночи, вкупе с деревьями и звездами, прикрытыми облаками, и, глубоко во тьме, тропинка, бегущая от левого нижнего угла холста вверх к правому верхнему углу». Конечно, невозможно стоять перед картиной дольше минуты и не ощутить, что глаза начинают инстинктивно искать рисунки и формы. Трескотик придерживался теории, что Келли «необходимо воссоздать у зрителя ощущение того, что ее разум отчаянно ищет смысл перед лицом сокрушительной утраты».

(Предоставлено Фондом Дартингтон Холл)

Петрок вот-вот должен был кончить, в глазах у него засверкали звезды: маленькие, сине-белые искорки. Он закрыл глаза, чтобы не видеть слабый лучик света от фермы, и обнаружил, что звездочки стали еще ярче.

— Ох, — выдавил он. — Да чтоб меня… твою мать, Беттани, твою ж мать! Извини. Кажется, я…

Тут он кончил, и это было в миллион раз лучше, чем самому со старой футболкой, а в голове — грудастая деваха из закусочной. На самом деле он, как правило, ловил себя на мысли о блондинке, читавшей местные новости по телевизору, и она была просто милой, никаким там не секс-символом или кем-то в этом роде, не такой, которую можно было бы обсудить с приятелями. Но сейчас он не думал ни о ней, ни о ком-нибудь еще. Наверное, ему полагалось думать о Беттани, которая до сих пор раскачивалась над ним, а ее удивительно торчащие кверху груди колыхались в лунном свете и мясистые ляжки сжались вокруг него. Наверное, с его стороны, это было невежливо, но он думал только о том, как ему хорошо и как долго это все длится, и как ему будет невтерпеж попробовать снова.