Заметки с выставки

Энтони поднял руку и помахал на прощание. Рейчел, не оглянувшись, уже прошла к своему месту. Она терпеть не могла путешествовать, ненавидела поезда, и еще больше ненавидела летать. К тому времени, когда они приедут, она уже будет в возбуждении и Энтони понадобится святого терпения даже более, нежели обычно. Хедли уповал на то, что за ее спиной дважды проверил все, что она упаковала. В последний раз, когда они попытались провести семейный отпуск, арендовав коттедж на полуострове Гауэр, она намеренно, но как бы случайно забыла упаковать свои препараты лития и даже не подумала заикнуться об этом целую неделю их пребывания там. К тому времени, когда это обнаружилось, она разве что не летала, а вся семья была близка к тому, чтобы помочь ей слететь со скалы. Пришлось везти ее в больницу в Суонси и получать там рецепт по скорой помощи.

Хедли, опершись на пустую багажную тележку, помахал в ответ, отдавая себе отчет в том, что неподалеку красавец мужчина провожает свою семью. Он весь пылал. Он был жалок. Он заставил себя отвернуться от мужика и пойти назад к машине. Достаточно печальным было уже то, что ему девятнадцать лет и он девственник, не хватало вдобавок вести себя как дурак.

Пока что год после школы был полным провалом, во многом из-за его нечестности. Втайне прочитав к тому времени три гей-романа, причем все книги — американские, а еще и отчаянно скучного «Мориса»[12], он возмечтал отправиться в Нью-Йорк или Сан-Франциско. Но ассоциация с собственными фантазиями была так велика, что, если бы он позволил себе признаться в этом, это было бы равносильно признанию того, что он хочет путешествовать не ради культуры, а ради секса. А посему он пошел на ужасную работу, раскладывая начинку в пирожки на производственной линии в пекарне в Сент-Джасте, и, вместо того о чем мечтал, потратил заработанное на поездку во Флоренцию и Рим, в целях подготовки к художественной школе.

Он останавливался в буйных гетеросексуальных молодежных общежитиях, где ему не давали спать компании девиц, орущие песни под гитару, обошел столько церквей и галерей и музеев, что стер ноги в кровь, и отважился только на то, чтобы в последний вечер в стране реально войти в гей-бар, а не просто таращиться на него из кафе через улицу напротив. Буквально через несколько минут к нему подошли двое мужчин, которые, возможно, хотели попросить огонька или же предложить ему руку и сердце, но он был слишком напуган, и слишком слабо владел разговорным итальянским, так что смог всего лишь как-то огрызнуться в ответ и отпугнуть их.

Он знал, что он мужчина и должен начать действовать и думать, как мужчина, и, вероятнее всего, никогда не расстанется с девственностью, пока не начнет вести себя как мужик. Но ему настолько не хватало романтических ролевых моделей, что он был склонен думать о себе, как об угрюмом и мрачном, никому не нужном создании, типа Хелены Бонэм Картер[13], ожидающей, чтобы ее сшибло с ног, ожидающей, чтобы ее горделивую замкнутость разрушил откровенный поцелуй в маковом поле.

И вот он вернулся, как раз когда итальянская погода начала улучшаться, а он так и не сумел найти там работу, потому что его итальянского было недостаточно. И потому что струсил. Ему удалось устроиться на временную работу в кинотеатр, что было улучшением, по крайней мере, в сравнении с производством пирожков, но его романтические виды на будущее оставались безрадостными.

А теперь, по горькой иронии судьбы, Энтони повез Рейчел в Нью-Йорк на открытие там ее первой персональной выставки, в поездку, о которой от них ничего кроме жалоб не было слышно, с того самого момента как о поездке стало впервые известно. Очевидно, им и в голову никогда не приходило взять и его с собой.

Парковочное место возле дома захватил кто-то другой, так что Хедли пришлось поехать обратно к набережной и оставить машину там, прежде чем подняться наверх. На сегодняшний день наивысшей точкой его свободного года был экзамен по вождению еще в ноябре. Не то, чтобы у него был собственный автомобиль, или он хотел бы куда-то конкретно поехать.

Шторы в спальне все еще были задернуты, и бриз то выдувал их из открытого окна, то втягивал обратно. Петрок достиг того возраста, когда ему нужно было спать ночью по меньшей мере двенадцать часов для того, чтобы нормально функционировать днем. Хедли подозревал, что, судя по грязным футболкам под их двухъярусной койкой, Петрок, когда обнаруживал, что остался один наверху, впадал в короткие пароксизмы мастурбации. Может быть, именно поэтому он так уставал.

Морвенна, однако, уже встала и забаррикадировалась на дальнем конце кухонного стола, просматривая материалы по политике и философии. Она баюкала в руках большую кружку чая, безучастно уставившись на стоявший перед ней на пюпитре файл, озаглавленный «Гегель», а тем временем ее тост с мармитом остывал.

— Нормально отчалили? — спросила она, не поднимая глаз.

— Ага.

— Когда возвращаются?

— Не раньше вторника.

— Охренеть.

— Можно гулянки каждый вечер устраивать.

— Ага. Если бы у тебя были друзья.