Заметки с выставки

Он полагал, что тоже любит Пета, но в последнее время, особенно после неудачной поездки в Италию, он обнаружил тревожный сдвиг в балансе сил между ними. Раньше он всегда защищал младшего брата, приглядывал за ним в школе, укрывал от самых худших вспышек ярости Рейчел. Но теперь Петрок уже не был таким маленьким — выглядел, благодаря своей буйной шевелюре, на несколько дюймов выше него — и, похоже, сам становился защитником. В то время, как Морвенна и Хедли прошли через школу чужаками, неприветливыми и непростыми в общении, отчего у них было мало друзей, Петрок был общителен без особых усилий, и вокруг него всегда кучковались мальчики и девочки, забегавшие за ним позвать пошататься по магазинам или отправиться на серфинг. (Небось, «дурью маяться», дразнил его Хедли, прикрывая собственную несостоятельность завистливой насмешкой).

Любопытно, что любимчиком у Рейчел был тот из них, кто меньше всего похож на нее, а больше всего на Энтони. Хедли пришел к выводу, что Энтони справлялся со своим браком с Рейчел благодаря тому, что поддерживал обширные дружеские связи за его пределами, через квакеров и школу, где он преподавал. Хедли с некоторым благоговением заглядывал в забитый до отказа ежедневник своего отца и легко мог представить себе, что Петрок окажется таким же, будет судить футбол шесть-на-шесть, обучать плотницкому ремеслу, участвовать в квакерских мирных акциях или же станет волонтером в больнице, навещая одиноких пациентов. Все эти виды деятельности были скорее для других, нежели ради эгоистичного удовольствия, и все они порождали и культивировали дружеские связи. Иногда Хедли считал себя чудовищно эгоистичным и аморальным — именно поэтому он сейчас с трудом продирался через работы Жида и Жене.

Из всех из них он был единственным, кто ушел из Общества Друзей. По общему признанию, он сделал это чтобы пройти конфирмацию и начать ходить в Сент-Мэри — обязанности совсем другого, скорее даже параллельного вида. Но это все пошло насмарку, когда отец Иосиф, всегда такой милый, прочитал группе церковной молодежи лекцию об опасном грехе онанизма и его токсичном кузене гомосексуализме. И вот уже два года воскресенья Хедли были безбожными; бунт, который Энтони, как правило, обезоруживал почтительным молчанием. (А чувство вины за то, что на пару часов каждую неделю его оставляли блаженствовать в одиночестве, вынудили Хедли научиться кухарить так, чтобы к их возвращению ланч был готов). Даже Морвенна все еще практиковала веру Друзей. Хотя будет интересно посмотреть, намерены ли они с Петроком все-таки пойти этим воскресеньем на собрание, когда Рейчел и Энтони отсутствуют и не будут свидетелями этого.

Пока он рисовал, Петрок шумно выхлебал остатки кофе, выбрался, ссутулившись, из постели и пошел пописать, обильно и вольготно, прямо в раковину здесь же, в спальне, при этом потягиваясь и зевая. Когда Пет нагнулся, чтобы протереть лицо Клерасилом, Хедли не мог удержаться от взгляда на вид голого зада. Раньше он никогда не думал о брате в сексуальном плане, да и сейчас не собирался, но восхищался его непринужденной грацией и гибким телом, которое пробивалось из его подростковой куколки. Он подозревал, что у его романтического идеала будет что-то от мужественной уверенности в себе и небрежного атлетизма Петрока, но он также подозревал, что эти качества редко встречаются у мужчин-гомосексуалов, и что он, таким образом, обречен на одиночество.

Когда Петрок потянулся схватить трусы, которые рисовал Хедли, тот выставил руку, не давая ему сделать это.

— Возьми чистые, — сказал он.

— Но это мои счастливые.

— Ну, ты даешь…

— Пошел ты.

Петрок бурчал себе под нос в поисках свежего белья. Дома было принято, что Рейчел стирает только для себя и больше ни для кого, но ему еще предстояло овладеть этим искусством, потому что, как правило, Хедли убирал их комнату, и вместе со своей одеждой собирал и грязное барахлишко брата. Отсюда его осведомленность о заскорузлых футболках.

В дверь позвонили. Морвенна открыла и, прежде чем вернуться на кухню, крикнула наверх «Петрок?». На лестнице послышался смех и компания из трех девушек и одного юноши ворвалась в комнату в тот самый момент, когда Петрок натягивал на голое тело первые попавшиеся джинсы.

— Проснись и пой, — с плотоядной ухмылкой протянула одна из девиц. Это была Беттани Сэмпсон, постарше Петрока, Хедли помнил ее еще по школе как печально известную потаскушку. Но тогда такие репутации, как правило, строились на уязвленной мужской гордости. Она казалась вполне симпатичной и на данный момент страстно увлеченной Петроком. Беттани с еще одной подружкой плюхнулись на нижнюю койку, в то время как третья девица залезла на верхнюю койку, а юноша начал рыться в их коллекции компакт-дисков. Хедли быстро спрятал альбом в свой ящик, который всегда держал запертым — там лежали его американские романы — и удалился на кухню отравлять, в свою очередь, жизнь Морвенне.