Заметки с выставки

Работа была однообразной. Подавляющее большинство продаж в галерее — она специализировалась на сдержанно гомоэротических работах конца девятнадцатого и начала двадцатого веков — шли по каталогу. Все, что нужно было делать Хедли — красиво одеваться, сидеть целый день за столом в стиле бидермейер, рассылать каталоги по запросу, подробно описывать работы, отвечая на телефонные звонки, и очаровывать случайно заглянувших посетителей до такой степени, чтобы они почувствовали себя настолько виноватыми, уходя с пустыми руками, что, по крайней мере, купили бы красивый каталог или подписались на рассылку.

Раз в неделю он развлекался, покупая и расставляя свежие цветы в вазе на своем столе, и выбирал картину, которая займет почетное место в витрине на маленьком мольберте под черное дерево. Каждые два месяца ему приходилось организовывать маленькие званые вечера по пятницам в честь открытия новых экспозиций, а зачастую и выступать на них в роли хозяина. Так как почти все их художники были мертвы, нужды в проведении вернисажей как таковых никогда не возникало, соответственно не было необходимости обхаживать прессу или задабривать художнические эго. Ему было достаточно оставаться любезным, скромным, забавным, а иногда и всерьез благодарным. Сначала он научился мастерски блефовать, а потом стал до некоторой степени экспертом по Тьюку, Бурра, Вону, Минтону, Кокто и друзьям.

На один из таких вечеров пришел Оливер и прежде, чем Хедли мог бы очаровать его, очаровал Хедли, купив миниатюрную картину, дабы оправдать дальнейшую монополизацию его внимания. Это была акварель Дункана Гранта восемь на четыре, изображавшая человека на лесной поляне в сверкающих как драгоценные камни красках. Оливер тоже умел блефовать, и Хедли понятия не имел, что он далеко не всегда спонтанно покупает такие вещи, и что на самом деле он потратил заработную плату за несколько месяцев. Клиенты часто обращались за советом по развешиванию картин, и, поскольку Хедли умел хорошо определять расстояния на глаз, ему было страшно интересно посмотреть, как живут другие люди, и он был счастлив предложить свои услуги в качестве послепродажного сервиса. У Оливера был шикарный адрес в Кенсингтоне, и Хедли обезоружил тот факт, что на самом деле он жил не в одном из огромных домов кремового цвета, а в эксцентрично перестроенных конюшнях позади такого дома, где всего лишь снимал за бесценок квартирку у бывшего любовника, отъехавшего куда-то далеко. Там помимо ванной была только одна комната.

Место, идеально подходившее для маленькой картины, совершенно случайно оказалось над кроватью, в которой Хедли и провел все выходные.

Они настолько идеально подходили друг другу, что Хедли на первых порах задавался вопросом, а не следует ли им быть лучшими друзьями, нежели любовниками. Оба они были средними сыновьями. У каждого из них умер брат или сестра. К счастью, присутствовало и достаточно различий, чтобы возбудить интерес друг к другу. Семья Оливера отвергла его, или он их; история менялась в соответствии с аудиторией. Он был совершеннейшим атеистом со всей горделивой строгостью, какую только способен мобилизовать отошедший от веры католик. Он играл в покер. Он был всего на четыре года старше Хедли, но обладал заставлявшими его казаться намного старше практическими талантами и той непринужденностью, с которой он общался с обеспеченными гетеросексуальными мужчинами. Что особенно важно, у него было прошлое, тогда как в жизни Хедли значимых отношений не имелось. Эта разница не замедлила проявиться со всей ясностью. Оливер начал не то чтобы скрывать свое прошлое, но проливать на него свет с тактичной осторожностью, мало-помалу и только тогда, когда к этому был повод. Кто-то мог появиться у них на открытии и заговорить с Оливером, одновременно бросая на Хедли беспокойные взгляды, причем стремление гостя разузнать последние новости было слегка повышенным. А позже в тот же вечер Оливер подтверждал, что когда-то у них были отношения, но делал он это таким образом — причем частенько с некоторыми небольшими и нелестными подробностями — что этого человека мягко сводило на нет в качестве угрозы.

Узнав, кто у Хедли мама, и что сам он тоже рисует, но забросил это занятие, Оливер стал поощрять и подгонять его, а затем удивил Хедли, продав друзьям и клиентам его небольшие работы гораздо дороже, чем Хедли посмел бы запросить.

На момент их встречи Оливер просто отбывал время в галерее, где он работал. К концу года его приняли на работу к Менделю. Он взял огромную ипотеку, выкупил их мьюз-хаус[27] у своего бывшего, истратил целое состояние на краны, освещение, орхидеи и покраску, стилизованную под старину, и продал его американскому банкиру за столько, что они смогли вдвое сократить ипотеку. И купить нечто вроде коттеджа с двумя спальнями в Холланд-парке, но только при условии, если упорно настаивать на заблуждении — дескать, станция метро Шепардс Буш в пяти минутах хода. Это было двенадцать лет тому назад.