Заметки старого кавказца. Генерал Засс

При генерале Зассе состоял прикомандированный к Генеральному Штабу гусарский поручик Цеге-фон-Мантёйфель. От него я узнал, что ворвавшееся в наши пределы скопище состояло из абадзехов и убыхов до 1500 человек под предводительством Али-Хырсыза, известного разбойника, как видно уже и из самого его имени (хырсыз – значит разбойник). Этой кличкой Али особенно гордился, и она-то вероятно и доставила ему честь быть предводителем в смелом набеге. Вообще воровство и разбой, как в древней Спарте, были у черкесов в чести; позорно было только быть пойманным в воровстве. Мне памятен один характеристичный случай. В 1842 году, к начальнику отряда, действовавшего в стране натухайцев, контр-адмиралу Серебрякову, приехала депутация для переговоров. Из пяти человек четверо были седые старики, пятый безбородый юноша. Серебряков говорил с депутатами по-турецки без переводчика и начал с того, что упрекнул народ натухайский за то, что прислал для переговоров такого мальчика, которому следует только молчать и слушать старших; я был при этом разговоре. Серебряков спросил меня, понял ли я ответ одного из стариков депутатов. Я сказал, что, если не ошибаюсь, старик говорит, что, хотя молодой человек действительно молод, но он сын очень почтенного родителя, которому 80 лет и который никогда не воровал. «Плохо – же вы поняли, – сказал Серебряков, – он 80 лет воровал, но ни разу не был пойман; оттого его сыну и сделан такой почет».

Цель вторжения партии составляла безусловную тайну и вероятно известна была одному предводителю; иначе нашлось бы немало желающих продать эту тайну Зассу или другому кордонному начальнику Это составляет характеристическую черту черкесов. У всех них была общая ненависть к русским и общая жадность к рублям. Лазутчик, изменнически выдавший тайну партии, летит опять к ней и дерется против нас с самоотвержением. Лазутчиков мы имели во всех сословиях, начиная от князей до последнего пастуха. Экстраординарная сумма, отпускавшаяся безотчетно кордонным начальником на подарки горцам, производила разрушительное действие на нравственность этого дикого народа и могла бы окончательно его развратить, если бы значительная часть этой суммы самовольно не отклонялась от своего назначения. Впрочем, горец, получив наши рубли, никогда не употреблял их на улучшение своего быта, и, если не сбывал их армянам на оружие или его украшение, то зарывал в землю, опасаясь открытия его сношений с русскими.

Партия ночевала перед этим верстах в 80 от Кубани; большая часть всадников были одвуконь, т. е. имели в поводу запасную лошадь. Это указывало на дальнюю и серьезную цель набега. Генерал Засс, по первому известию о движении неприятельской партии, собрал все, что было возможно, и двинулся к Баталпашинску. Здесь он должен был остаться несколько часов, чтоб дать вздохнуть лошадям, и особливо, чтобы получить верные сведения о направлении партии. Для этого Ногайская милиция была немедленно послана по следам партии.

События разыгрались с необыкновенною быстротою. Партия, проскакав в виду Бекешевской станицы на правый берег Кумы, поднялась на лесистые и пересеченные берега реки Дарьи и там имела несколько часов отдыха. Еще до рассвета, горцы пустились в дальнейший путь по направлению к станице Есентукской, но наткнулись на двух донских казаков, посланных в станицу Боргустанскую с известием о тревоге. Они гнались за казаками несколько верст, своротив к станице Боргустанской. Один донской казак был схвачен и изрублен; другой, из калмыков, проскакал мимо станицы, где уже была тревога и ворота заперты, и бросился по дороге к Кисловодску. Можно думать, что гонка за казаками отвлекла горцев от станицы Есентукской и, как тревога уже распространилась по всему краю, они решились броситься на Кисловодск.

То, что называлось городом, состояло из нескольких улиц, с маленькими турлучными домиками, принадлежавшими офицерам и солдатам гарнизона; там были две роты и штаб-квартира линейного батальона.

Кисловодская крепость (ныне Историко-краеведческий музей)