Заметки старого кавказца. Генерал Засс

В другой раз, когда он вознамерился выманить неприятеля в значительном числе, он распустил слух о болезни своей и через три дня приказал сделать все приготовления к мнимым похоронам, гроб опустили в могилу. Из пушек стреляли около кладбища. Горцы, возрадуясь его смерти, собрались толпами в назначенное сборное место, где „умерший“ Засс на своем гнедом коне, с летучим отрядом, обработал их порядком. Случилось, что один из уполномоченных от черкесов, возвратившись из Прочного окопа, главной квартиры Засса, умер скоропостижно, и враги распустили слух о том, что он был отравлен по приказанию Засса; слух о таком злодействе побежал по аулам. Засс приказал объявить начальнику главного аула, что в назначенный день отправит к ним депутата от себя для объяснения этого дела. Черкесы собрались во множестве и были удивлены, когда в лице депутата узнали самого генерала Засса в сопровождении одного только переводчика! Личное его появление без телохранителей, краткое объяснение дела уничтожили всякое подозрение и еще более увеличили страх и уважение горцев к герою. Известно, что черкесы при поражении в битве стараются выносить тела убитых родных и товарищей: однажды в жаркой битве черкесы бежали, казаки, преследуя, теснили их в самом близком расстоянии, тогда Засс заметил смелого черкеса, который, пренебрегая опасностью, влачил тело убитого собрата и непременно попал бы в плен. Засс остановил казаков, подскакал к смелому черкесу, сказал ему, чтобы он спокойно вынес тело, и бросил ему кошелек свой на дорогу. Таким поступком он внушил к себе удивление дикого врага, который по его неустрашимости видел в нем человека заколдованного. Глаза Засса всегда были налиты кровью от постоянного воспаления; раны его не мешали ему постоянно воевать; раздробленная ступня ноги поддерживалась перевязкой. Любимым оружием был у него кинжал, а конь его гнедой, когда идет шагом, то весь отряд следует не иначе как рысцою. На Кавказской линии помнят сотни геройских подвигов Засса. После недолгой отставки дали ему дивизию или отряд во время венгерской войны, по окончании он опять вышел в отставку; его элемент был Кавказ».

«Теперь редко случается, в три или четыре года раз, что несколько отважных черкесов делают набег на Пятигорск, на Кисловодск и окрестности их. Отчаянные головорезы, как коршуны, спускаются на предместье и при первой тревоге, часто без всякой добычи, ускакивают восвояси. Большею частью они пользуются туманами, когда казацкие телеграфы не могут передавать сигналов или казаки не успеют доскакать раньше неприятеля. Телеграфами казацкими называют выставленных часовых, по три человека вместе, которые, соображаясь с местностью, устраивают себе каланчу и сверху ее караулят по очереди. Конь караульного оседлан и взнуздан, а двое товарищей и кони их отдыхают до своей очереди. Днем в случае тревоги выставленные вехи, клочки сена или связка сухой травы, или прутьев передают весть от каланчи до каланчи, от пикета до пикета, до станицы, до города, куда приказано. В ночную пору они вмиг зажигают эти пучки сухой травы или сухих ветвей, а по такому сигналу команды уже в готовности прежде, нежели летучие часовые успеют доскакать и передать подробные сведения. Помню, как мой батальонный командир, старый офицер с 1812 года, всегда досадовал на Засса, когда тот, навещая Пятигорск или Кисловодск, принимал уполномоченных и старейшин от черкесов, которые при этом случае выведывали новые тропинки и лесочки для будущих набегов».

Пятигорск, середина XIX века

«Знакомство мое в городе было весьма ограничено; изредка навещали меня Рожер и Симборский. Последний, мой прежний сослуживец, сохранил особенное ко мне участие и внимание. Однажды, – я помню, это было 22 ноября, – сидел он у меня вечером, вспоминал старину и стал уговаривать меня подать прошение об увольнении меня от службы. „Ты уже год лечился и мало получил облегчения, пройдет еще год и другой, может быть ноге будет лучше, а нервы расстроятся еще больше, что сделаешь тогда? Проси, ведь не беда, что откажут: через год можешь опять просить“. Для меня явная была невозможность служить.

Генерал Засс предлагал мне несколько раз сделать с ним экспедицию. Вызывался заказать для меня такое седло, на котором я мог бы усидеть с больною ногою, и прибавил, что если пуля и шашка черкесские пощадят вас, „то непременно будете произведены в офицеры, как и все ваши товарищи“. Я отказывался и благодарил его. Совет Симборского более соответствовал моему собственному желанию…».

Старший адъютант корпусного штаба Альбрант воспел главных вождей того времени на Кавказе в подражание известной песне Беранже «Т’ен souvienstu? (Ты помнишь?)»

ВОСПОМИНАНИЕ ГОРСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ 1832 г.