Заметки старого кавказца. Генерал Засс

«Известная способность русского человека заимствовать от соседей все, что ему придется по нраву, была как нельзя более применима к Нижегородцам», – и большинство их, если не бойко, то все же мараковали по-грузински настолько, чтобы принимать участие в хоровом пении, без которого грузину и обед не в обед.

После ряда веселых кутежей, различных удовольствий, наконец охот с ястребами, офицеры возвращались домой и погружались опять в свою штаб-квартирную жизнь.

Жизнь эта была не затейлива, но характерною чертою ее были опять-таки то же радушие, и то же хлебосольство. Жили офицеры, вообще говоря, довольно широко, а духанщики, державшие в своих руках торговлю, пользовались этим и наживались так, что Климовский (тогдашний командир полка прим. ред.) вынужден был наконец наложить на них узду и установить таксу на все жизненные продукты. Жадные торговцы покорились необходимости, но зато перенесли свою изобретательность на другие предметы, дававшие барыши больше, чем любая торговля. В полку, как на всем Кавказе, любили «перекинуться в картишки», и хотя старшие офицеры старались сдерживать чересчур размашистые молодые натуры, – но проигрыши все-таки случались, и иногда довольно крупные. Вот этими-то «стесненными обстоятельствами» и пользовались «восточные человеки», чтобы уловить простодушную жертву в свои крепкие сети. Они охотно ссужали нуждающихся деньгами, но непременно под тройной вексель, да под 10, а то и 12 процентов в месяц. А случись офицеру переписать вексель, то переписывался уже он «с сопричтением процентов на проценты» – и сторублевый долг быстро вырастал в тысячный.

В крайних случаях на помощь подобной жертве восточной изобретательности являлось целое полковое общество, и дело принимало иной раз оборот комический. Известный рассказ: в «Очерках кавалерийской жизни» Вс. Вл. Крестовского, «Башибузук», – не вымысел, а действительный случай, записанный с той художественной простотой, которая свойственна нашему талантливому писателю.

Накопилось у героя этого рассказа долгов по дутым векселям тысяч на десять; средств уплатить нет никаких, а армяне не дают покоя. И вдруг, в это-то трудное время ему случилось выиграть целые три тысячи у интенданта, приехавшего открывать цены и заведшего, как водится, большую игру. Товарищи тотчас же взяли его капитал под свою опеку и решили уплатить все долги «башибузука», конечно, не дутые, а настоящие, которых больше трех тысяч и не было. Но кредиторы не захотели и слышать. «Пусть, говорят, три тысячи, что вчера выиграл, заплатит, а мы новые векселя согласны ему переписать, и подождем». Вышли бы опять те же десять тысяч.

– Ну, друг любезный, – говорят ему товарищи, – ничего не поделаем: теперь тебе только и остается одно – умереть.

Герой, конечно, не соглашается.

– Что это вы выдумали, братцы? Да неужто же мне из-за всех этих Карапеток и Шмулек пулю себе в лоб пустить?

– Ах, голова, голова, – корят его товарищи, – неужели же не понимаешь? Не о смерти, о жизни тут дело идет!.. Надо тебе умереть самою естественною смертью, на законном основании, как следует всякому честному и благородному человеку… А потом кто ж тебе воспретит воскреснуть, как только твой последний вексель будет возвращен и разорван.

– Н-да, – призадумывается герой: – только ведь это, братцы, нехорошо, обман выходит.

– Зачем обман? Как это можно обман? Разве у тебя не могла быть летаргия? Летаргия – дело весьма возможное. Доктора даже рады будут, такой интересный случай в науке! К тому же, весь свой долг ты выплачиваешь честно, даже с большими процентами.

И вот наш герой ложится в постель, доктора начинают ходить по два раза в день; по Караагачу и Царским Колодцам слух пошел, что болен опасно. Кредиторы, конечно, встревожились. Сам полковой командир, встретившись с доктором, осведомился: правда ли, что болезнь серьезна? Хочу, мол, сам навестить больного. «Нет, полковник, – говорит доктор, – не беспокойтесь. Болезнь сама по себе вовсе не опасная, „morbus ereditoris“ называется.

На третий день утром герой умирает. Положили его на стол, простынею накрыли, а на лицо набросили кисейку, неравно муха на нос сядет, так чтобы усом не пошевелил; у стола зажгли большие церковные свечи, ладаном покурили, все как следует. Пришли кредиторы, стоят с кислыми рожами в прихожей, да заглядывают в полуоткрытую дверь. Лежит наш герой, не шелохнется, и только думает себе: „что ж это будет, если мне теперь вдруг чихнуть захочется“. Между тем товарищи приглашают кредиторов в комнату.

– Вы, что же это, братцы, – говорят им, – зачем пожаловали? Покойнику поклониться? Поклонитесь, дело хорошее. Жаль бедного, так неожиданно умер, и ничего ведь не оставил, кроме платья носильного, да седельного прибора. Не много же вам в разверстку-то придется.