Заметки Уходящего. (СИ)

Доподлинно так всё на самом деле или совсем не так – не знаю. Я лишь слышал обо всём этом – не раз и не от одного! А вот что не подлежит сомнению, так это полковая, можно сказать, драма, невольным свидетелем которой я стал.

Немцы здесь не причём, а вот капитан-связист, эдакий жеребчик Лель (в мифологии древних славян бог любовной страсти) наделал шороху в нашем полку. …Если он оставался в расположении части – а дома семейных офицеров начинались сразу же за КПП, – у многих офицеров, кому нужно было выезжать с личным составом на полигон, начиналась истерика; у кого-то – паника, а кого-то эта новость вгоняла в эмоциональный ступор. А причина такого их состояния – капитан, переспавший чуть ли не со всеми смазливыми офицерскими жёнами. Но только бы переспал – с места «преступления» он никогда не убегал, а не получалось разойтись по-хорошему, всегда бил первым! И мы, солдатня, знали – если у какого-нибудь офицерика синяк под глазом или разбита губа – значит, жена у него хорошенькая!

В полку поговаривали, что в капитана даже стреляли. Хотя от своего взводного я слышал другое, но близкое к тому: с кем-то капитан стрелялся, типа на дуэли. Чем всё закончилось – взводный не счёл нужным посвящать меня в это, однако от него я ещё узнал, что карьера капитана висела на волоске. Его предупредили в последний раз – исключат из партии и отправят в Союз. Офицерам и прапорщикам с красивыми жёнами и дочерями от этого, понятно, легче не стало, потому они постоянно держали ухо востро: если капитан возвращался с полигона в полк, немало офицеров под любым предлогом следовали за ним – тоже в полк.

По жизни я человек не вредный и не подлый, но «заценив» однажды жену своего «ротного», сообразил, как я ему отдам должок за высокомерие, с каким он меня откровенно гнобил на полах (мыть под белый носовой платок) и в сортире (мыть под «несвежий» носовой платок) после отбоя. Причём, он ломал во мне непокорность донбассовца, чем я упрямо гордился, а он перед всей ротой обещал-таки непокорность эту сломать. Оттого меня многие и называли не по имени-званию, а «Донбасс». И я своего дождался: как-то, увидев на полигоне капитана-связиста, поднялся на смотровую вышку к ротному, командовавшему стрельбой штатным снарядом, и стал жаловаться на связь: мол, во время стрельбы вас не слышал, похоже, что-то с рацией – абсолютно «не фурычит», а капитан-связист только что со своими «шнурами» (связистами) укатил в полк. Ох, как ротный после этого «зацокал копытами» – и то ему в полку надо, и о том он забыл… Короче, умотал в полк…

А капитана-связиста подвела всеядность, если можно так выразиться, и экстрим.

…Когда начальнику караула позвонил часовой с артиллерийских складов и сообщил о необъяснимо странном шевелении в пшеничном поле, что желтело рядом – а ему это не показалось, так как был полдень, – я бодрствовал за столом в «дежурке». Разводящий сержант тут же поднял меня и ещё двоих караульных по тревоге, и мы двинули к артиллерийским складам.

Подойдя к пшеничному полю, увидели следы – то ли кто-то зашёл в пшеницу, то ли что-то большое заползло. «Калаши» передёрнули на всякий случай – пошли по следу. Прошли, тихонько и аккуратненько, метров десять – опа: офицерские сапоги, пошли дальше – портянки, ну, а в паре метров от портянок – сам капитан-жеребчик Лель… с голым задом и – на немке (как выяснилось позже).

…Что было потом? А что было потом? …Мир, труд, май! Только капитана больше я не видел.

…Я уже говорил о том, что два года пребывания в Группе советских войск в Германии, 1971-1973 гг., по-настоящему меня впечатлили. Нет, не сразу эти, ещё по сути юношеские, впечатления «сработали», где на упреждение, а где расставили что-то и сразу на должные места. …Пройдут годы – и я пойму: мы не умеем работать так, как умеют это делать немцы, не умеем следить за собой, как умеют это они, не умеем беречь себя, дорожить собой, рационально распоряжаться тем, что имеем и, главное – мы с лёгкостью и без малейшего сожаления (а оправданий у нас масса) разрушаем нами же достигнутое и даже завоёванное, что стоило всем колоссальных материальных затрат и людских потерь. Оттого, совершив умопомрачающий исторический прыжок «из грязи в князи», советский народ (спустя два десятка лет после моей срочной службы) даже по-настоящему и не сообразит, чего достиг в цивилизационном плане развития и что так безвольно и так же безрассудно закопает, да ещё и притопчет, в небытие настоящего времени. О, если бы революционные кульбиты амбиций и целеустремлённости советских граждан исключали, в результате, умопомешательство в верхах и правило сытости в низах, всё было бы иначе. А так, симбиоз варвара и азиата без притока «эволюционной» крови прогрессивного гомо сапиенс был, скорее, обречён. Это – если кратко.