Заметки Уходящего. (СИ)

Подлетая к Киеву, напряжение нарастало, от прежней весёлости не осталось и следа. Двумя часами ранее взлетала под облака долгожданная радость, а приземлялась в сырое и дождливое утро украинской столицы тревога предстоящих встреч. Тут я и объявил: «Выйду из самолёта и поцелую – в засос! – первую женщину, какая встретится на моём пути. Не важно, старше она меня или младше, замужем или нет, главное – родная: советская!»

Интрига – а то как! …Встречай, Родина, скучал ведь – как же я тебя люблю! Даже пилоты меня пропустили впереди себя.

Спускаюсь по трапу, трап ходуном ходит от перегруза желающих зреть миг очумелой радости – и вот она, родная советская женщина: прёт, как танк, навстречу гвардейцу-танкисту, в чёрной цигейковой шубе, скрюченная, сгорбленная под тяжестью двух здоровенных сумок, в сбившемся и перекрученным на голове шерстяном платке в клетку, да так прёт тётка, так прёт голуба, что видны даже края её розовых панталон…

…А тётку я так и не поцеловал – не добежала до трапа метра два-три. В последний момент сообразила, что не туда забежала и, не останавливаясь, свернула в сторону, выговаривая на ходу какой-то «Зинке курве» своё недовольство.

…Когда-то я очень часто это озвучивал, и не шутки ради, а сейчас лишь повторюсь: за два года армейской службы я помыл полов в казармах, в столовых, в сушилках и в прочих местах, куда ступала нога солдата СА, так много что, вряд ли, за один раз прошёл бы эту дистанцию (только по одной совокупной длине); картошки перечистил столько, сколько не съем до самой смерти, а посуды перемыл – мама дорогая! Может быть, оттого я ещё и сейчас гораздо чаще сплю днём, картофель употребляю крайне редко, что же до мытья посуды – мою буквально на автомате, и так как её, обычно, немного, получаю от этого огромное-преогромное удовольствие.

В чём я был хорош как солдат, так это в стрельбе из танка и в физической подготовке. А вот с дисциплиной у меня – проблема по жизни. Говорить я охоч, да говорить в армии принято тогда, когда тебе о чём-то спрашивают командиры, и отвечать обязательно нужно односложно: «Так точно!», «Есть!», Слушаюсь!»… Поэтому, свои первые наряды вне очереди я получил ещё в учебном подразделении с прекрасным названием «Долина роз» именно «за разговорчики!». Потом, как-то, мне не захотелось со всеми идти смотреть кино – идёшь тогда что-то чистишь или моешь. Ещё как-то, «сообразив на троих» с земляками (горловчанами Пашой Пилипенко и Мишей Чегазовым), вкусил немецкой, сладкой и приторной, водки, и приперся в казарму спать, не дождавшись «отбоя»; разумеется, мне этого не позволил сделать «замкомвзвода», младший сержант Погориляк (ещё тот хохол кривоногий!), после чего, забрав своё одеяло, я уснул на свежем воздухе …в объёмном макете танка, где меня нашли лишь под утро…

А уж сколько раз вступал в дискуссию з «замполитом» по идеологическим вопросам, и всегда – одно и то же в финале: сначала мыл, а потом начищал до блеска котячьих яиц, как и велено было, смердящим гуталином сапоги всей роте… Короче, учился и работал – как в вечерней школе без отрыва от производства или в институте на заочном отделении.

Прибыв в линейный танковый полк в звании ефрейтора и наводчика орудия 3-го класса, меня зачислили в экипаж Т-62М младшего сержанта из Алтая, он же – заместитель командира взвода. Спали мы поэкипажно, на четырёх койках в два яруса. Моя постель – над командиром, заряжающего – над механиком-водителем.

Однажды я проснулся от не громкого, но противного скрипа и пошатывания кровати. Затем ещё пару раз от этого просыпался, а когда меня разбудило то же самое в светлую ночь – Луна буквально пялилась в окно, – перегнулся, так чуток, через кровать, завис, и увидел, что мой командир-алтаец энергично мастурбирует… то ли на Луну, то ли на воображаемые эротические картинки. Мне бы, дураку, промолчать или хотя бы потерпеть и дать алтайцу ещё немного времени, чтоб он смог завершить акт самоудовлетворения похоти, – нет же, говорю ему сверху, точно Бог с небес: «Товарищ младший сержант, вы бы заканчивали дрочить по ночам. Спать мешаете!» …С тех пор, я редко спал в своей постели. Три месяца к ряду, покуда мой командир не дембельнулся, постелью мне служил толстый картон, какой я складывал по утрам, как раскладушку, а вечером, после «отбоя», переносил туда, куда он меня посылал на какие-либо хозяйственные работы. В основном – в «сортир».

На втором году службы меня перевели в экипаж командира взвода, а это значило – работать за того самого «парня», только в звании старшего лейтенанта. И на армейских дивизионных учениях мой экипаж это добряче на себе прочувствовал.

Нашему полку была поставлена задача: занять рубеж вдоль линии соснового леса и окопаться. А, что значит «танк в окопе», – это означало: сначала выкопать под него «окоп» глубиной под два метра, в ширину – четыре, в длину – семь, затем – загнать туда сорокотонную махину, а далее, набросать вокруг бруствер, чтоб видна была лишь башня с пушкой, и обложить все это сосняком.