Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Сидел и разглядывал академиков. На Миллионщикова очень легко нарисовать карикатуру: брови, губы и круглый подбородок впереди. Павловский — Дед Мороз, только бороду надо отрастить подлиннее. Курсонов гладок, полон многозначительного достоинства. Доллежаль — купец. Ему нужна поддёвка, пролётка, волжская пристань с бочками. У Ребиндера и Несмеянова очень большая голова. Несмеянов как-то удивительно ясно и пронзительно смотрит. Бодрый, с блестящей лысиной Мальцев. Красивый, статный, какой-то чистый, словно он только что из ванной, Каргин. Гольданский пришёл, сел и весь день читал книжку. Лаврентьев ползает по президиуму и со всеми шепчется. Скрябин — пепельно-седой, с повисшими усами, но неожиданно резкими, совсем не старческими поворотами головы. Непроницаемо значительный и какой-то по-чиновничьи, по-глупому важный академик и министр Федоров. Дмитрий Иванович Щербаков — добрейший и милейший старик — задремал. Капица сидит в третьем ряду президиума в зеленой ковбойке. Шепчется, посмеивается, потом вдруг положит подбородок на спинку стула впереди и замрет. Географ Григорьев — самый старенький (1883 г.р.), маленький и ужасно грустный. У него, Фока, Павловского и Сукачёва — слуховые аппараты. Весь первый ряд президиума — в очках: Сисакян, Мусхелишвили, Лаврентьев, Семёнов, Келдыш, Кириллин, Миллионщиков, Федосеев.

* * *

Меняется мир. Раньше человек, ставший знаменитым, не узнавал своих друзей. Сейчас часто друзья знаменитого человека стараются его не узнавать.

* * *

Харитонов 28 февраля достигает возраста Иисуса Христа. Я издал приказ по этому поводу, отметил его вклад в асфальтирование Лихова переулка (асфальт ломали и снова асфальтировали не реже одного раза в месяц), в навешивании троллейбусных проводов (которые вскоре сняли), а поскольку Женька был засекреченным инженером по конструированию станков для авиационной промышленности, я просто обязан был запутать агентов зарубежных разведок, отметив его «успехи в осуществлении ряда ответственных специальных работ в некоторых важнейших отраслях отечественной промышленности». Далее в приказе говорилось:

«В ознаменование 33-летия со дня рождения выдающегося советского лиховца Евгения Васильевича Харитонова приказываю:

1) Объявить повсеместно воскресенье 28 февраля нерабочим днем;

2) Учитывая особенности нынешней деятельности Харитонова Е. В., в целях сохранения государственной тайны считать преждевременным переименование в Москве Лихова переулка и сада Эрмитаж и впредь продолжать именовать: Лихов переулок, сад Эрмитаж;

3) По той же причине, дабы не вызвать недоумения иностранных разведок, Большой и Малый Харитоньевские переулки в г. Москве продолжать именовать: Большой Харитоньевский переулок, Малый Харитоньевский переулок;

4) В честь 33-летия со дня рождения Е. В. Харитонова в столице нашей Родины — городе Москве 28 февраля в 24 часа произвести бой часов на Спасской башне Кремля и исполнить Гимн Советского Союза. Бой и Гимн транслировать всем радиостанциям Советского Союза». Наполеон Бонапарт говорил, что ни в коем случае нельзя отдавать приказа, если у тебя есть хотя бы тень подозрения, что твой приказ может быть не выполнен. Именно этим правилом я и руководствовался.

* * *

До чего же мне хочется справиться со всеми сомнениями моими, самому себе доказать, что я чего-то стою, сделать свою заветную работу. Тут, в ней — все мои сомнения, вся моя неуверенность, ощущение, будто взялся я за дело неподъёмное. Никогда не мучался я больше, чем теперь, когда работа эта зачата, но долго надо носить её ещё в своем чреве, прежде чем только подумать с трепетом о родах. Вся беда в том, что я — совсем один, и никому до всего этого нет никакого дела[152].

1.3.65

* * *

Почему кандидатские диссертации лучше докторских? Потому что кандидатские диссертации пишут будущие доктора наук, а докторские — слабенькие кандидаты.

* * *

Сидели дома у Роберта Рождественского и пили с ним водку. Приехал домой, а жену мою Валю увезли в родильный дом! Какой ужас! Я пьяный совсем, но порулил в Щукино. Дал нянечке три рубля, передал записку. Вернулся домой, а дома мне почему-то страшно. 4 часа утра 9 марта 1965 года.

* * *

Меня милый целовал
Как-то на рассвете.
То ль не будет ничего,
То ли будут дети!

(Пели во дворе роддома)

* * *

Чтобы произвести впечатление, через газету благодарит все организации и отдельных товарищей за поздравления, которые пришли в его адрес в связи с юбилеем, а поздравлений никаких и не было. Так, три приятеля заходили, да тётка из Саратова телеграмму прислала.

* * *

23 марта, в день прилёта в Москву космонавтов Леонова и Беляева, моего сына Сашку первый раз купали. Он плакал. Впрочем, плакал он целый день. Валя усталая и расстроенная донельзя.

* * *