Заметки ветеринара

– Скажи мне, девочка, – вдруг начала тетя Люба совершенно другим тоном, забывая про пса, которого выгнала на улицу подышать свежим воздухом, – правду люди судачат, что ты в Москву переезжаешь, бросаешь практику и становишься там столичной штучкой, что с ногтями и губами по колено ходят? – и пошла заваривать кофе.

– Погадаете? – спросила я вслед, зная, что погадать все равно придется. И стала подозревать, что не Чебурашка являлся причиной приглашения на кофе.

– Я тебе уже давно говорила, в Москве гнезда тебе не свить. Здесь судьбу найдешь!

Мне нечего было ответить. В Москву я не собиралась. Моя судьба в виде суженого-ряженого не ждала меня пока ни здесь, ни там. Но гадания тети Любы всегда улучшали настроение, кстати, периодически сбываясь. Поэтому я уселась за милый столик, где уже разливался ароматный кофе, чтобы рассказать, кто и зачем ждет меня в Москве и где же мне свить гнездо, если не на Красной площади.

– Знаешь, то, что ты пишешь книгу о любви – это очень хорошо, – начала философски тетя Люба, окончательно забывая про диету Чебурашки. – Любовь такая сложная штука, ее ведь описывают столько, сколько живет само человечество. А все никак описать не могут. Уж и поют про нее, и рисуют, и танцуют. Вон как твоя Плисецкая. А что толку?

Она указала на телевизор.

– Включишь зомбоящик – уж там все клоуны телевизионные на разный манер про нее и блеют, и млеют. Старая карга молодого идиота полюбила и родила ему на пенсию циркачки чужих детей. Девчонки-молодухи, у которых еще молоко на губах не обсохло, в трусах и лифчиках, а то и в чем мать родила, – она присвистнула. – Позор рода! Куда мать с отцом смотрят! Опять про любовь ноют. Ну какой дурак их полюбит, если они как последние продажные кошелки уже наизнанку вывернулись, гланды видать? Ну, естественно, такие же беспризорные, татуированные с пяток до макушки, которые матюкаются почем зря, будто в зоне родились. Они, что ли, про любовь что-то знают?

Она подставила красивую руку под красивый подбородок, а другой пододвинула ближе ко мне свежеиспеченные плюшки, пахнущие так, что я забыла про диету Чебурашки и свою заодно.

– Любовь, милочка, это такое слово, которое лучше, как и имя бога в суете не произносить. На этом слове род человеческий стоит и будет стоять. Ибо любить – значит божественное через себя лить и изливать потоком нескончаемым на избранного. – Она внимательно и очень серьезно посмотрела мне в глаза. – От этого слова дети рождаются.

Я поперхнулась и закашлялась. Тетя Люба, похоже, решила рассказать мне об интимной жизни с дядей Толей. А это была тема настолько невозможная для представления моему воображению, в общем-то весьма развитому, что даже пересохло в горле.

Представить себе этих двух рослых, сильных, красивых великанов, вечно пререкающихся, передразнивающихся, словно те попугаи, что сидели у них в клетке, целуясь или, прости Господи, голыми и… – было просто невозможно. Факт рождения четырех здоровых детей оставался как бы фактом, но без логической привязки к дяде Толе и тете Любе.

– Я не буду тебе рассказывать про то, как мы познакомились с Толей. Во-первых, вы все знаете эту ужасную историю, которую каждый день я стараюсь забыть, как страшный сон, – начала ехидничать тетя Люба, которая не могла без иронии вспоминать свою молодость. – Но расскажу тебе, что в жизни с ним мне пришлось пройти и огонь и воду и медные трубы, родить красивых и умных богатырей и несмотря ни на что сохранить брак. А брак с дядей Толей Люберецким происходит от слова «брак производства», – она усмехнулась и стукнула по столу мощным кулаком. – Мало того, что он невыносимый бабник, запойный алкоголик, в голове у него ветер и живут еще какие-то тараканы, – глаза женщины зажглись огнем, – уже этого было б достаточно для развода. И когда случился первый его фортель и он бросил меня беременную Матвеем, ушел к молодой девчонке из города, первым делом я побежала к своей матери. Очень мудрой женщине, которая отхлестала меня по щекам, чтоб я проснулась, и объяснила мне одну очень простую вещь о любви.

Я сглотнула плюшку, чувствуя, что предстоит еще больший накал страстей. Вот кому надо было становиться писателем, так живо и натурально выходило у нее повествование. Я будто сама оказалась в этой безвыходной, ужасной для любой женщины ситуации.