Замки детства

— Кто это здесь играет?

— Эжен и доктор.

— Пригласи доктора вечером… А пока, Арлетт… Знаешь, там, долгими летними вечерами…

Поль сделал неопределенное движение рукой, глаза его увлажнились; партия продолжалась весь день; он едва повернул голову, когда сестра, такая маленькая в черном платье, поджаривала тосты на углях камина, опустившись на колени, спрятав лицо, как Розали. Мой брат, мой брат здесь. Столько раз, когда вокруг дома стояли на якоре обездвиженные зимой корабли, и слышно было, как в конюшне лошадь била копытом, я боялась, не слишком ли ему жарко, укрывает ли его шляпа от солнца. Чужак с широкими коленями, родившийся взрослым, жил рядом со мной, а мой брат, сущий ребенок, мерз, когда летний ветерок медленно обдувал розы. Поль прервал игру, чтобы поужинать холодным жареным мясом, картошкой и взбитыми сливками, вернулся к столику с чашкой в руке и посадил на ковре огромное пятно, в форме Африки, которое ничем уже не вывести. Сестра легла спать под кофты и еще сверху положила старый шерстяной серый жилет. «Ну, ладно! в конце концов, — заявил он, спустя два дня, — поскольку все-таки есть поместье, и все перепуталось, и ты мне должна двадцать тысяч отступных, почему бы и нет? Жалко, конечно, намечалось там одно дельце… Ну, ничего! Вам здесь нужен мужчина; я остаюсь; и думаю, пока все же оставим старуху Шахшмидт». Накануне та спустилась, чтобы заплатить, и локтем открыла дверь; она, как мадам де Гозон, боялась микробов и была влюблена во врача, который умер много лет назад, поскользнувшись на ледяных улицах Кенигсберга. Шахшмидт аккуратно развернула две бумажки по пятьдесят франков, в тайне надеясь обнаружить другие купюры, сложенные вместе с ними и случайно забытые, и решительно заявила, что не рождена для съемных квартир.

— У нас мебель была с витыми колоннами, комнаты по четыре метра высотой.

— Я в Африке дружил с королем…