Замки на песке

— Что случилось?! — Фройдис была вне себя.

Схватив со стола стеклянное пресс-папье, сделанное в виде бабочки, она со всего размаху швырнула его об пол. Стекляшка разлетелась на кучу мелких осколков.

— Фройди! — Улав бросился к ней и схватил за плечи.

Но она оттолкнула его.

— Я скажу тебе, что случилось! — Она уже перешла на крик, и ее совершенно не волновало, что кто-нибудь их может услышать. — Сначала ты спишь со мной! Потом — с Сигурни! Теперь — с Агнесс!! Как ты мог, Улав? Боже мой! Как я могла так ошибиться в тебе?!

— Фройди…

— Она верила тебе! Она любит тебя! А ты, ты… Господи! Я тебя ненавижу! Какой же ты гад! С Сигурни такое творится! Если бы со мной, я бы пережила — привыкла. Но только не она!

— Фройди!

— Что «Фройди»? Какая я тебе «Фройди»?!

— Что произошло?

— Я не для того познакомила тебя с Сигурни, чтобы ты спал с Агнесс!

— Я сорвался! — Теперь и Улав вышел из себя, не сдерживая крика. — Помнишь, я приходил к тебе? И хотел рассказать, посоветоваться, что делать дальше? Но пришел Альф!

— Сигурни плохо. Она… — Фройдис опустилась на стул, закрыв лицо руками.

— Я не знаю, как это случилось… Мы с Сигурни выпили лишнего на празднике и повздорили слегка из-за нерешенной проблемы с Альфом.

Фройдис тихо плакала. Он впервые видел ее слезы. Она никогда раньше не позволяла себе такого.

В кабинет заглянула фру Хоргви:

— Господин Йорт, все в порядке?

— Да, да… Принесите воды, пожалуйста.

Улав присел перед Фройдис на корточки. Погладил по рыжим кудряшкам. Какое-то щемящее, почти отцовское чувство, шевельнулось в его душе. Она сидела перед ним такая беззащитная, такая хрупкая, такая несчастная. И плакала.

— Ведь она самый дорогой для меня человек… — Фройдис всхлипнула и вытерла слезы. — Я ее очень люблю. И когда ей плохо — мне тоже плохо. А сейчас все хуже некуда!

Фру Хоргви внесла графин с водой и два стакана.

— Меня ни для кого нет, — бросил ей Улав и, налив воды в стакан, протянул его Фройдис.

Она взяла, но, не отпив ни глотка, поставила на стол.

— Я поеду к ней. Поеду к ней прямо сейчас, упаду в ноги… — Улав подошел к окну, потом к стеллажу с альбомами репродукций. — …И буду умолять ее простить меня…

Фройдис подняла на него глаза. Сейчас это была совсем не та насмешливо-ироничная светская львица, которую он знал. Теперь она походила скорее на крохотного, затравленного зверька или на маленькую, потерявшуюся девочку. Он молчал.

— Агнесс беременна… от тебя.

Альф ушел из дома. Он не стал ни спорить, ни ругаться с Сигурни. Он просто собрал свои вещи и переселился жить в мастерскую. В конце концов, не ей же переезжать. С детьми…

Он сидел среди своих картин и пил. Снова коньяк. Из тонкого, пузатого стакана. С коньяком легче. И с сигаретой. Они спасают.

Может, Сигурни еще одумается и позовет его обратно. Что она без него? Да ничто! Да она и недели одна не протянет. Прибежит и будет еще прощения просить!

Но было как-то гнусно на душе. Все произошло слишком быстро, и он сразу потерял и Фройдис — шикарную любовницу, и Сигурни — замечательную жену. В один день — обеих. Альф усмехнулся и плеснул себе еще коньяка.

Скоро выставка. Единственная возможность доказать всем и самому себе, что он чего-то стоит. Что он не рисовальщик комиксов, а истинный художник. И тогда он всем им покажет, что с ним нельзя вот так: просто бросить — и все!

Да что они о себе думают?! Две сестры.

Альф закурил.

Руки дрожат.

Нехорошо…

Альф был словно в каком-то дурмане. И даже внутренний противный голосок помалкивал.

Он залпом выпил коньяк и снова наполнил бокал. И вдруг пыл его пропал. Сигурни-то как раз сможет без него. А он без нее? Это он — ничто! Пустое место! Человек, который ничего в этой жизни не добился.

Но… тут ему выпал шанс! Они все еще увидят, на что он способен. Особенно Сигурни и Фройдис, эти две любимые им, столь по-разному, но любимые женщины. Он докажет, что достоин их уважения и любви.

Альф вздрогнул от этой мысли. Как же он хотел этого!.. Настоящей, чистой любви — какую дарила ему Сигурни десять лет назад. И которую он не ценил тогда, а просто принимал как должное.

Альф, застонав, будто раненый зверь, в сердцах швырнул бокал в одну из своих картин. Осколки стекла брызнули в стороны. Он крепко сжал бутылку, борясь с желанием и ее запустить в стену. Потом, отхлебнув коньяка, закричал от бессильной ярости.

Прислонившись к стене, Улав медленно оседал по ней.

Агнесс беременна…

Он ничего не видел вокруг. Ни многочисленных картин, развешанных по стенам. Ни Фройдис, сидевшую на стуле с видом затравленного зверя.

Только Сигурни… Милая, любимая Сигурни стояла у него перед глазами.

Агнесс ждет ребенка… от него.

Боже… О Боже!

Аборт?

Нет! Никогда! Он не может Агнесс предложить такого. Ведь это его ребенок.

Боже! Что же делать?

«Сигурни. Сигурни. Сигурни», — болью стучало в висках.

Он, словно в трансе, сидел у стены на полу. Не двинуться. Не вдохнуть. Не выдохнуть.

— Что ты будешь делать? — будто прочитав его мысли, тихо спросила Фройдис. — Агнесс тоже моя сестра, — вдохнула она. — Тоже моя сестра!

— Я не знаю… Это же мой ребенок!

Она с отчаянием посмотрела на него.