Замки

Подарила розовый блеск для губ. Совершенно уродливый. Я понимаю, что ей хотелось меня порадовать. Но может быть, она обманывает себя? Она бы хотела этого хотеть, но ещё больше она бы хотела, чтоб нас не было. Меня и папы.

Меня с моими вечными сомнениями, неумением включать газовую колонку, страхом, что у меня снова заведутся вши, и презрением ко всему, что я не понимаю.

Папы с его огромными руками, циррозной печенью и раздолбанным автомобилем, с которым он разговаривает больше, чем с мамой. Уж точно больше, чем со мной. Она бы хотела быть хорошей матерью, знать, что мне нужно. Но она не знает. Поэтому она подарила мне уродливый блеск для губ.

А секрет-то прост.

Ничего не выходит делать хорошо, если ты несчастлив.

А она несчастлива. Странно. Как-то я зашла в книжный магазин, ради этих книг в оранжевой обложке, альтернативная проза. Полистала несколько бумажных переплетов. И ушла. Мне попалось слово «кактус», мне не хотелось читать про кактус, вообще ничего не хотелось. Но мама говорила, что кактусы спасают от компьютерного излучения. И ещё мне нравится это ощущение, когда колючки остаются в пальцах. Живые занозы. И я купила кактус. За ним не нужно ухаживать, он может выжить в пустыне. Но в моей комнате (9 на 9 метров, живые стены, исписанные и исколотые кнопками) не выжил. Мой кактус заболел. И тогда я поняла, что он тоже несчастлив. Но так ведь было не всегда. Никто не рождается старым, ворчливым и пессимистичным, кроме Бенджамина Баттона[24]. Но это загадочная история. Все всегда начинают со счастья. Мы, счастливые младенцы, счастливые влюбленные, счастливые абитуриенты, покупатели обновок. Как же так выходит, что кактусы дохнут?

Я боюсь проснуться однажды среднестатистическим человеком.

Может, я бы хотела, чтобы и мне кто-нибудь покупал шаурму и водил в кино. Даже если лучшая часть – реклама, и даже если попкорн без соли.

Но это вряд ли.

Я не из «красивеньких», но к «красивости» и не стремлюсь. У меня другой путь – оригинальность. Для тех, у кого нет груди, но есть фантазия. Родинки у меня симпатичные. Глаза не такие большие, как, скажем, у Одри Хепберн, но взгляд цепкий. После «Мемуаров гейши» я задалась целью смотреть так, чтоб проезжающие мимо рикши падали с велосипедов.

Но я так и не встретила ни одного рикшу, чтоб проверить.

Я довольно высокая, хоть и сутулюсь, мне приходится наклоняться, если Морган хочет что-то сказать на ухо.

– Станцуй, – громкая музыка заглушала голос и я решила, что мне послышалось, – станцуй, – Морган прокричал мне в ухо и помахал запечатанным конвертом перед носом.

– Я не умею.

– Хочешь получить письмо – танцуй, – Морган уселся за барную стойку и осушил «отвертку», даже не скривившись. Может быть, это сок?

– Сегодня – молчок, – напомнил Жук и приложил указательный палец к губам, – на этой вечеринке все думают, что никого нет.

Жук сделал всё, чтоб это место сегодня стало самым унылым в городе. Блюзовая тоска как протест против любовной агонии радиостанций. Жук смастерил бумажные гирлянды из сердец и расклеил их по залу. Только вместо алых сердечек, напоминающих задницу или подбородок с ямочкой, вырезал анатомический вариант сердца. Судя по тому, что Моргану понравилось, – это была его идея, и атлас по анатомии, наверное, тоже его. Свет приглушен. Гирлянды, мерцающие красным, плазменная лампа на потолке, как дискошар с моделью Вселенной внутри, кислотно-зеленая лава-лампа. Столики убрали, только один остался, на котором стоял пустой аквариум со сваленными в кучу куклами и надписью капсом: «ТЫ НЕ ОДИНОК». Пока настраивали звук на сцене, звучали «The Smiths». Четверо бородатых мужиков, похожих друг на друга настолько, что можно было принять их за братьев-великанов, прихлебывали пиво за счет заведения. Их черные футболки с черепами и алыми розами обтягивали животы, которые в повседневной жизни казались солидными, а на сцене работали как усилители рыка. У барабанщика я заметила Кольцо Всевластия, он носил его на шее – как амулет. Гитарист беззвучно играл на пока что еще не подключенном басу, а клавишник – на губной гармошке. Солист сидел на детском стульчике и крутил самокрутки. Они казались единым, хорошо отлаженным механизмом. Сложноорганизованным пивным шлемом с встроенной шарманкой.

– Танцуй, как будто тебя никто не видит, – Морган расстегнул несколько пуговиц на воротнике своей клетчатой рубашки. Я случайно увидела пластырь в районе сонной артерии.

Как будто его вампир укусил за шею.

– Я не умею.

Морган отвернулся и уткнулся в телефон.

Не знаю, с кем он переписывается. С тех пор, как возник форум и мы набрали участников для написания совместного сюжета по ролям, у нас появились читатели. Теперь Моргану вечно пишут «фанатки», которым не терпится узнать, что будет дальше. Когда они знакомятся поближе, он представляется как Артур Камилов. Ещё одно выдуманное имя. Персонаж, за которым скрывается персонаж. А где живой человек?