Замки

Адонис рисовал «членокомиксы». У него была культурная миссия: показать, насколько токсична зацикленность современного общества на гениталиях. Мотивы он перенял из японской манги. Один из моих любимых сюжетов – осьминог, который душит своими членощупальцами повара в суши-ресторане. Или разъяренный бык, который собирается напасть на парочку, заказавшую «бычьи яйца». Часто его герои умирали от гигантского стояка, потому что вся кровь отливала от мозга. Но больше всего мне нравилась пирамида. Пирамида Маслоу, на которую несется огромный фаллический бульдозер.

Иногда мы созванивались в скайпе и играли в шахматы. У меня достаточно низкий голос, поэтому я мог не бояться, что он догадается. Он не настаивал, чтоб я показал своё лицо. Я был ему за это благодарен.

Общаться с ним было непросто. Я обдумывал каждое слово, каждую запятую, несколько раз перечитывал, прежде чем отправить.

Он отвечал не сразу. Но как безукоризненны были его ответы!

Я никогда не знал, какой разговор может стать последним. Нас ничего не связывало, кроме взаимного интереса, а он не вечен. Без надежды на встречу наши отношения иссякнут. А надежды не было. Потому что он говорил с Артуром, верил Артуру, хотел Артура.

Мы как раз обсуждали поэзию Сильвии Плат.

– Я не читаю произведения писательниц-женщин, – я сексист, – сказал Адонис.

Я не ожидал от него такого. Сборник Теда Хьюза[61] «Письма к дню рождения», опубликованный почти через тридцать лет после самоубийства его жены, был одним из моих любимых. Трогательный, но не сопливый. Образы хлесткие, как пощечины. Ломаный ритм. Он покусился на святое! Я молчу про саму Сильвию. Я вывалил на Адониса все это, не успев подумать. Ещё и членокомиксы его приплел. Тоже мне литературный критик нашелся.

Когда я злился, мне хотелось во что бы то ни стало ударить побольнее. Я воспринимал человека, стоящего напротив, как мишень в тире, и мне хотелось выиграть главный приз. Попасть в десятку, забрать своего плюшевого зайца и забиться в угол вместе со своими обидками. Длилось это недолго, но я многое успевал сказать. Или сделать.

Мне это не слишком нравится, но пока я не нашел способ справиться.

– …это узколобо, – я всё не унимался.

– Я пошутил, – ответил Адонис спустя некоторое время, – очевидно же.

Было неловко. Мне даже показалось, что он начал что-то подозревать. Специально спровоцировал меня, чтоб убедиться, что я девушка. Нет, слишком мудрено. Хотя кто знает…

– Я восхищаюсь женщинами, – написал я спустя некоторое время, – непросто им, наверное.

– Непросто?

– Весьма.

– Какая уверенность как для кого-то, кто никогда не был женщиной.

Меня бросило в жар. Нет, ну это уже слишком. Я постарался взять себя в руки. Не пойман – не вор! Предполагать можно все, что угодно. Если он меня провоцирует – значит, не знает наверняка. Уже неплохо.

– А я был женщиной.

Вот так. Держи, Адонис.

– А потом?

– Потом не был. В меня молния ударила. Как в «Отбросах»[62], смотрел?

Все будет хорошо. Меня еще никто не обыгрывал.

Мы обменялись почтовыми адресами и договорились отправлять друг другу письма раз в два месяца, вне зависимости от того, общались мы в последнее время или нет. Это не переписка, никакой связи между письмами, никаких упоминаний в разговоре. Просто пазлы. Кусочки историй, вырванные из контекста.

Давать адрес было опасно – он мог приехать. Адонис жил в Николаеве. Что бы я делал тогда? Понятия не имею.

За время нашего общения мне пришло четыре письма.

Но больше всего меня задело первое.

Я знал, что Адонис фотографирует на полароид. Он прислал конверт с девятью фотографиями. И всего одну фразу – «Найди закономерность». Я возился с письмом несколько часов, но никак не мог понять, в чем же дело. Я сразу поделил фотографии на три группы – пальцы, книги и сыр.

Три одинаковые комбинации пальцев в форме буквы «V». На указательном – мозоль. Три мозоли Адониса. Эта деталь делала присутствие фотографии живой. Я представлял, как он рисует свои комиксы чернильной ручкой (Адонис был фанатом чернильных ручек) или пишет доклад по истории искусств. Он учился на архитектора.

Три желтых куска сыра, сцепленные степлером. Видимо, это определяло порядок. Примерно одного размера, с разным количеством дырок. Я подсчитал количество дырок на каждом куске и записал. Получилось: 7, 9, 5.

Со страницами пришлось повозиться подольше. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это стихи Есенина. В одном из стихов было обведено слово «месяц».

Почему-то Адонис любил Есенина, я этой любви не разделял, но с Адонисом старался не спорить, он тут же обвинял меня во вкусовщине и в целом был прав.

Никакой закономерности я в этом не обнаружил. Обычно я неплохо справляюсь с загадками. Я смотрел все существующие экранизации Шерлока Холмса, тренирую письмо обеими руками и каждый день учу двадцать слов по-португальски. Просто так. Португалия мне не понравилась. Слишком жарко. Мы ездили с Сережкой и Мартой несколько лет назад.

Итак: месяц, 7,9,5, VVV. И ни единой возможности это обсудить.

Интересно.