Он именно таким и приходил к нему одинокими холодными ночами во снах — обманчиво расслабленным, скрывающим глубоко внутри вот-вот готовую разорваться нить терпеливости. Его выдавало дыхание: Роуг никак не мог совладать с ним, дыша то тяжело и загнанно, то практически замирая. А ещё чётко было видно, что у него дрожат руки. В нём всё было прекрасно: взгляд тягучий и похотливый, непривычный свежий румянец, едва пробивающийся сквозь бледноту кожи, едва заметная капелька пота, скользнувшая по виску и спрятавшаяся в волосах. Чем не подарок, перевязанный атласной лентой? Достаточно лёгкой, чтобы разорвать собственноручно, и мягкой для того, чтобы подобного желания не возникло.
Это было именно то, что Стинг всегда мечтал увидеть — то, что по определению не могло быть адресовано ему. Только такой сентиментальный придурок как Роуг мог впасть в уныние от безответных чувств и бесконечно копаться в ворохе мыслей в поиске причин, почему тому, чего он так жаждал, никогда не бывать. Такие, как Стинг, всегда искали возможности, и сейчас главная из них сидела прямо перед ним. Она и была той самой лентой — досадной, мешающей, но необходимой. Посредником, если можно так выразиться, основой всего. Сейчас без неё было нельзя.
Люси, хорошая девочка, быстро поймала настроение и сама поманила его к себе. Её глаза как омуты беспросветной тьмы тянули на самое дно — чем глубже опустишься, тем больше будет затягивать, уже не выберешься. Пара отточенных движений, несколько хитростей — и ощущение реальности тает, как последний снег под полуденным солнцепёком. Роуг на маленькую невинную провокацию с её стороны повёлся сразу: подскочил, будто щенок, разве что хвостом не вилял и язык от радости не высовывал. Ткнулся носом куда-то ей в шею, жадно вдыхая сладковато-пряный аромат кожи, и едва не коснулся губами, но девушка резко отстранилась, упираясь выставленными вперёд ладонями ему в грудь. Усмехнулась с издёвкой, пристальным взглядом впиваясь в лицо мужчины напротив, небрежно облизала пересохшие губы и медленно, с расстановкой сказала:
— Не спеши так. — Её руки скользнули вверх и огладили напряжённые плечи, пока те не начали расслабляться. Хмельные губы тронула лёгкая улыбка. — Вот теперь можно.
Она не успела отследить и малейшего движения с его стороны, её словно снесло лавиной. Роуг целовал так, будто вот-вот должен был умереть. Самозабвенно и ненасытно дышал исходящими от Люси стонами, улыбаясь, подобно безумцу. Прижимался и обнимал так крепко, что становилось больно.
Стинг скосил на них взгляд, ухмыльнулся и, продолжая сидеть на подлокотнике того же кресла, потянулся к одиноко стоящему стакану с бренди. Никакого раздражения или зависти не было и в помине — вместе со спиртным по телу жгучей волной разливалось торжество. За ними было приятно наблюдать. Особенно удивила Люси — он словно смотрел на себя со стороны. Воистину, ощущение власти над кем-то обнажает истинную сущность человека. Эти двое могли думать сейчас что угодно, но они никогда, ни при каких обстоятельствах не решились бы на подобный шаг без него. Всё это происходило исключительно по его воле. Сегодня он был здесь Богом.
Стинг резко запрокинул голову, опорожняя стакан, и остатки алкоголя стекли по его подбородку. Созерцать результаты своих трудов, безусловно, было приятно, но он не для этого всё затеял. Поставленный мимо сосуд с глухим стуком упал куда-то на ковёр. Парень вплотную придвинулся к сестре сбоку, фыркнул, ревностно отодвигая Роуга немного в сторону. Тот уже практически сидел на ней сверху, стянув с девушки не подходящую по размеру футболку так, что обнажалось молочное плечо.
— Ох… — её сдавленный стон прошивал низ живота стрелой болезненного возбуждения. Люси судорожно вздохнула и откинула голову назад, подставляя шею под поцелуи, покрывающие её уже с обеих сторон. — Вы так задушите меня.
«Если бы действительно хотел, уже давно бы сделал это».
Рука сама потянулась вверх, останавливаясь у ярёмной впадины; вздувшиеся под тонкой кожей вены сокращались с бешеной отдачей, глубокой вибрацией оседающей в кончиках пальцев. Сейчас стоило невероятных усилий не сжать шею сильнее, до характерного хруста. А глаза вновь и вновь останавливались на сияющем лице Роуга как живом напоминании того, что разрушить подобную картину не хватит сил даже у такого ублюдка, как Стинг.
Тяжелее всего пришлось Люси. Было слишком много всего: их недвусмысленных взглядов, блуждающих по её телу рук и желания тоже много. Что она могла противопоставить такому напору, тем более, когда сама находилась на грани? Ей оставалось лишь сдаться и позволить им сделать то, чего они так жаждали.