"Джентьмены, я полагаю, что не оскорблю памяти моего дяди, выразивъ убѣжденіе, что, хотя онъ и былъ холостякомъ, но ему частенько приходилось въ то время держать женщинъ въ своихъ объятіяхъ; я полагаю даже, что y него была положительная привычка цѣловать трактирныхъ служанокъ, и знаю, по совершенно достовѣрнымъ свидѣтельствамъ, что разъ или два его заставали въ то время, какъ онъ расточалъ поцѣлуи самой трактирщицѣ. Я упоминаю объ этомъ обстоятельствѣ съ тою цѣлью, чтобы показать, какое необыкновенное существо была эта прекрасная молодая леди, если она могла такъ сильно взволновать моего дядю, что онъ рѣшительно потерялся. Онъ говаривалъ потомъ не разъ, что, когда ея длинные темные волосы разсыпались y него по рукамъ, a ея чудные темные глаза устремились на его лицо, лишь только она снова пришла въ сознаніе, онъ почувствовалъ себя въ такомъ разстроенномъ, нервномъ состояніи, что даже ноги его подкосились. Но кто же можетъ спокойно выносить устремленные на него прелестные, темные нѣжные глаза, не чувствуя на себѣ ихъ неотразимаго вліянія? Я не могу, джентльмены; и признаюсь, когда одна знакомая мнѣ пара глазъ остановится на мнѣ, мнѣ дѣлается жутко, джентльмены, — это святая истина.
"— Вы никогда не покинете меня? — прошептала прелестная леди.
"— Никогда! — отвѣчалъ дядя. И въ ту минуту онъ говорилъ вполнѣ чистосердечно.
"— Дорогой мой спаситель! — воскликнула молодая женщина. — Дорогой, добрый, отважный спаситель!
"— Перестаньте, — сказалъ дядя, перебивая ее.
"— Почему? — спросила она.
"— Потому что вашъ ротикъ до того прелестенъ, когда вы говорите, что я не ручаюсь, чтобы y меня не явилась дерзость поцѣловать его.
"Молодая леди подняла ручку, какъ бы для того, чтобы воспрепятствовать моему дядѣ исполнить его намѣреніе, и сказала… Нѣтъ, она не сказала ничего, a только улыбнулась. Когда вы смотрите на прелестнѣйшія губки въ мірѣ и видите, что онѣ складываются въ лукавѣйшую улыбочку… a вы въ это время близки къ нимъ и нѣтъ возлѣ васъ никого… вы ничѣмъ лучше не засвидѣтельствуете вашего поклоненія красотѣ ихъ формы и цвѣта, какъ жаркимъ поцѣлуемъ. Такъ поступилъ мой дядя, и я уважаю его за это.
"— Тсъ! — воскликнула молодая леди встревоженно. — Слышите стукъ колесъ и лошадей?
"— Такъ точно, — сказалъ дядя, прислушиваясь. У него былъ славный слухъ для колеснаго и копытнаго стука, но тутъ, казалось, мчалось издалека столько лошадей и экипажей, что было невозможно угадать ихъ число. Судя по грохоту, могло быть каретъ до пятидесяти, каждая запряженная шестерикомъ чистокровныхъ коней.
"— За нами погоня! — воскликнула молодая женщина, ломая свои руки. — За нами погоня! Вся моя надежда только на васъ.
"Въ ея лицѣ было такое выраженіе ужаса, что дядя тотчасъ же рѣшилъ, что надо дѣлать. Онъ посадилъ ее въ карету, прижалъ еще разъ свои губы къ ея губамъ и затѣмъ посовѣтовалъ ей поднять стекло, чтобы не настудить воздуха внутри, и не бояться ничего, самъ вскарабкался на козлы.
"— Подожди, милый! — закричала леди.
"— Что случилось? — спросилъ дядя съ козелъ.
"— Мнѣ надо сказать тебѣ кое-что, — продолжала она. — Одно словечко… только одно словечко, дорогой мой!
"— Надо мнѣ сойти? — освѣдомился дядя. Она не отвѣтила, но только улыбнулась опять. И что это была за улыбка, джентльмены! Она разбивала въ прахъ ту, прежнюю улыбку. Дядя слѣзъ съ своего шестка въ одно мгновеніе.
"— Что нужно, моя душка? — спросилъ онъ, заглядывая въ окно дилижанса. Случилось такъ, что леди тоже нагнулась въ ту самую минуту, и дядѣ показалось, что она на этотъ разъ еще прекраснѣе, чѣмъ была. Онъ находился очень близко къ ней, джентльмены, и потому старался разсмотрѣть ее хорошенько.
"— Что же нужно, моя душка? — спросилъ онъ.
"— Обѣщаешь-ли ты мнѣ никого не любить, кромѣ меня?… Не жениться ни на комъ? — произнесла молодая леди.
"Дядя поклялся торжественно, что никогда ни на комъ не женится, кромѣ нея; леди снова спрятала свою голову въ карету и подняла стекло. Дядя вскочилъ на козлы, округлилъ свои локти, подтянулъ возжи, схватилъ бичъ, лежавшій на крышѣ кареты, хлестнулъ передового коня, и пустилась наша длиннохвостая, густогривая четверка полной рысью, дѣлая по пятнадцати добрыхъ англійскихъ миль въ часъ и неся за собою старый дилижансъ. Батюшки какъ понеслись борзые кони, управляемые могучей рукою дяди.
"Но шумъ позади ихъ усиливался. Чѣмъ быстрѣе мчался старый дилижансъ, тѣмъ быстрѣе мчались и преслѣдователи; люди, лошади, собаки соединились для этой погони. Страшенъ былъ этотъ шумъ, но и среди него выдавался голосъ прелестной леди, которая кричала: "Скорѣе, скорѣе!"
"Они летѣли мимо темныхъ деревьевъ, подобно перьямъ, уносимымъ ураганомъ. Съ быстротою и шумомъ потока, прорвавшаго свои плотины, оставляли они за собою дома, ворота, церкви, стоги сѣна и всякіе другіе встрѣчные предметы; но грохотъ погони становился все громче и громче, и дядя все чаще и чаще слышалъ дикій крикъ молодой леди: "Скорѣй, скорѣй!"