Замок

— Полагаю, вы несколько преувеличиваете, — после паузы ответил писатель. — Таких, на самом деле, совсем немало. Хотя многие действительно им ослеплены. Но, поверьте мне, молодой человек, это действительно ослепление. Люди нередко принимают какие-то необычные черты за общую необычность. Хотите дам вам совет?

— Разумеется.

— Не пишите о нем. Большого интереса вас материал не вызовет. Есть много других более достойных тем. Хотите написать обо мне?

— О вас? — удивился Лагунов.

— А почему нет. Я известный польский писатель, несколько моих книг переведены в России.

— Честно говоря, я не слышал о вас. Но я могу поговорить с владельцем нашего журнала. Если его вы заинтересуете, то могу приехать к вам домой. А сейчас у меня задание написать о Феликсе Александровиче. Либо мы будем говорить о нем, либо извините за то, что отнял у вас время.

— Ну и что же вы желаете о нем узнать?

— Ваше мнение о нем, как о человеке. Перед тем, как идти к вам, я кое-что прочитал в Интернете. Оказывается, вы вместе преподавали в университете в Кракове, — вопросительно посмотрел Лагунов на писателя.

— Интернет не соврал, этот факт действительно имел место.

— Но в Интернете еще написано, что между вами возник конфликт. Хотя, в чем он заключался, об этом ни слово. В чем же его суть?

— Почему непременно конфликт. В Интернете любят любые разногласия интерпретировать в качестве непримиримой ссоры. На самом деле, все люди по-разному смотрят на мир. Нас тоже это не обошло стороной. Поверьте, молодой человек, вы ищите там, где ничего не сможете найти. Нет смысла продолжать разговор. — Варшевицкий отвернулся и демонстративно поднес бутылку к губам.

— А мне кажется есть!

Мужчины одновременно обернулись на голос. Рядом с ними стояла Мазуревичуте. Ее волосы были мокрые после недавнего купания.

— Вы не возражаете, Сергей, если я присоединюсь к вашему разговору?

— Буду только рад, — ответил Лагунов.

Женщина села.

— Так значит, вы бы хотели больше узнать о Каманине? — спросила она.

— Да, — подтвердил Лагунов.

— Вы обратились по адресу. Кшиштоф знает о нем немало, как недавно я выяснила. Гораздо больше, чем хочет продемонстрировать.

— Но только вот разговор у нас как-то не получается, — заметил Лагунов.

— Я бы удивилась, если бы он получился, — усмехнулась литовка.

— Почему? — спросил Лагунов.

— Потому что в этом случае придется во многом себе признаться. А кому хочется признать свое поражение.

Варшевицкий хмуро взглянул на Мазуревичуте.

— Ты не права, Рута, мы всегда с Феликсом общались на равных.

— Ты знаешь, что это не так. То, что он понимал, тебе было недоступно. Мне это известно как никому другому, мы с тобой тоже общались много. У меня тогда постоянно возникало ощущение, что ты все время с кем-то споришь. Я не понимала с кем. Если помнишь, пару раз спрашивала об этом. Но ты неизменно отмечал, что это мои фантазии. Теперь я знаю, что так оно и было.

— И что это был за спор? — поинтересовался Лагунов.

Мазуревичуте перевела на него взгляд.

— Это был вечный спор низшего с высшим. Мне когда-то Феликс упрямо внушал, что жизнь — это поиск смыслов. Это то занятие, на которое обречен человек, но при этом в полной мере найти их нам не дано. Религии, идеологии пытаются их задать, дабы избавить человека от этого тяжкого занятия. Вот по этой причине люди очень падки на них. Стал чьим-то адептом — и сразу обрел все смыслы. Легко и просто.

— Что из этого? — спросил Варшевицкий.

— А то, что ты всегда хотел использовать готовые полуфабрикаты. И, как я теперь понимаю, он в этом упрекал твое творчество, что оно начисто лишено первозданной оригинальности, талантливо, но целиком вторично. Я хорошо помню, как ты приводил мне эти аргументы, как какого-то критика, от которого ты не оставлял камня на камне. Меня даже утомляли эти твои бесконечные споры непонятно с кем. Я тогда не осознавала, насколько ими ты был переполнен. Они преследовали тебя, как гарпии. И, боюсь, ты обречен спорить до конца своих дней.

— Вот как ты думаешь обо мне, — саркастически сжал губы Варшевицкий. — И что же мне в такой ситуации делать?

— Лучше всего, Кшиштоф, принять ситуацию такой, какой она есть. И не комплексовать по этому поводу. У тебя есть талант писателя, радуйся и гордись им, и не мучайся от того, что кто-то выше тебя. Феликс мне любил повторять: всегда есть некто, кто находится над тобой, это пирамида, у которой нет конца. Вот я тебе и советую: займи в ней свое место и будь доволен, что есть огромное число тех, кто внизу тебя. Ну а те, кто вверху, смотри и внимай им. С моей точки зрения в этом во многом и состоит человеческая мудрость.

— А глупость? — спросил Лагунов.

— Это когда мы тщеславию и честолюбию позволяем нас оседлать. Нет ничего разрушительней зависти. Подумай об этом, Кшиштоф.

— Обязательно как-нибудь подумаю на досуге, Рута. — иронически скривил губы Варшевицкий. Он вдруг резко встал и быстро вышел с террасы.

— Он, кажется, сильно обиделся, — заметил Лагунов.

Мазуревичуте, соглашаясь, кивнула головой.