Губерт смотрел на страдания сего несчастного отца радостными глазами и с видом удовольствия.
— Мучения твои, — говорил он ему, — составляют приятнейшее для меня зрелище и приводят в забвение собственные скорби мои: каждое из твоих стенаний изливает целительный бальзам на мое сердце.
Тогда исступление Альберта вышло из границ; он бросился из комнаты, испуская пронзительные вопли, и бежал для приготовления пытки; но представьте всю чрезмерность удивления его и радости, когда у самых дверей темницы встречает он Гильдегарду, стремящуюся в объятия его.
Здесь, читатель, должно остановиться. Дадим время отцу и дочери ко изъявлению взаимных восторгов своих. После ужасной сцены, которой были свидетелями, нужно духу некоторое успокоение, чтоб лучше насладиться приятнейшим явлением.
— Не мечта ли это? — вскричал Альберт, коль скоро первые движения радости его успокоились. — Ты ли это, дочь моя? Тебя ли прижимаю к сердцу своему?
Гильдегарда держала отца в своих объятиях, лобызала руки его, орошая их сладостными слезами, изображающими излияние сердечной нежности.
Между тем, как Гильдегарда и отец ее наслаждались радостными восторгами, гнусный Губерт изрыгал тьмы злословий; зрелище, пред ним предстоящее, составляло несноснейшее для него мучение. Альберт и его дочь, будучи заняты друг другом, казалось, почти не примечали его присутствия. Все окружающие внимали с участием взаимным их вопросам и ответам, и забвенный ото всех Губерт тщетно изъявлял бешенство свое: даже не слыхали звука его цепей.
— Какое благодетельное Божество возвратило тебя родителю твоему? — спросил Альберт у своей дочери.
— Так, батюшка, так, сам Бог сжалился над вашею дочерью и в самую ужасную минуту ниспослал ей помощь неожидаемую и сверхъестественную. Видите сего варвара? он стремился погубить меня, и непременно бы в том успел, ежели бы один призрак (ибо нельзя другим образом его назвать) не исторг меня из его рук.
В продолжение той ночи, когда посещали вы опустелое отделение замка, о чем я узнала после, граф введен был в мою комнату одною моею служанкою, которая, конечно, была от него подкуплена. Впустивши его, вышла она и заперла дверь. Долгое время недостойный мой дядя говорил мне непонятным для меня образом, потому что и в мысль мою не входило, чтоб он мог возыметь столь гнусные виды. Не желаю вам наскучить подробным описанием его поступков, скажу только, что я отвечала ему прежде шутками, а потом принуждена была рассердиться. Будучи в удивлении и оскорбившись его неожидаемым приходом в мою комнату в такое необычайное время, приказывала ему выйти. Он пошел к дверям, и я уже надеялась от него избавиться, но это для того только, чтоб запереть их на замок, а ключ положил к себе в карман. Потом возвратился ко мне, и просил себя выслушать, но я не токмо что не была в состоянии внимать ему, но даже от страха не могла кричать. Ах, батюшка, сколько я страдала, вообразив, что, будучи столь отдаленна, тщетно буду призывать к себе на помощь! Между тем, как ужас держал в оковах язык мой, граф продолжал свои дерзкие разговоры. Наконец собрала я столько сил, чтоб просить его в другой раз оставить меня в покое, но вместо того он подвинулся ко мне еще ближе. Увы! откуда должна была ожидать помощи? Он начал угрожать, а я стала кричать изо всех сил, хотя и не чаяла быть ни от кого услышанною. Уже сие чудовище меня схватило, и погибель моя казалась неизбежною, как вдруг один голос вскричал позади нас: «Остановись, несчастный, взирай на меня и трепещи!»
Граф содрогнулся, выпустил меня и, оборотясь, увидел пред собою человека в полном вооружении с обнаженным мечом. Сия фигура приблизилась, и дядя мой упал в обморок, вскричав: «Это граф Рихард!»
«Встань, чудовище, и выдь отсюда, — сказал ему мой избавитель. — Ты приступаешь еще к новым злодеяниям, но знай, что я всюду за тобою последую, и Гильдегарда находится под моим покровительством».
Граф, пораженный сими словами, вынул ключ от моей комнаты и скрылся. Вооруженный призрак поднял деревянную расписанную панель, которая совершенно уподоблялась стене, и вывел меня с собою, увещевая ничего не опасаться; но я от страха едва могла держаться на ногах, и не в силах была идти.
«Гильдегарда, — сказал мне мой проводник, — вы здесь не в безопасности; положитесь на меня, я удалю вас и сокрою от всяких покушений».
Он взял меня за руку, и я последовала за ним. Мы шли чрез множество темных проходов, сходили по многим лестницам, так что силы мои совершенно истощились, пока достигли комнаты, уподобляющейся монастырской келье. Тут он меня оставил; одна старая женщина принесла мне пищи и ночевала со мною; но на все мои вопросы отвечала только: «Будьте спокойны, любезная Гильдегарда, небеса вам покровительствуют и не умедлят все обнаружить».