Он встал и беспокойно ходил по кухне. При этом освещении она казалась ему какой-то новой, незнакомой. Нарушен был привычный ход жизни, и все вокруг казалось странным, чуждым. Это нарушение каждодневной рутины, последовавшее так быстро за необычайными событиями прошлой ночи, создавало впечатление какой-то чудовищной фантастики, подавлявшее его неразвитой ум, а раздражение, вызванное этим замешательством, подливало масла в огонь. Как тигр в клетке, беспокойно шагал он взад и вперед по передней. Чем дольше он ждал, тем больше злился и, наконец, прошел в гостиную и стал с досадой смотреть в окно, как будто это могло ускорить приход Ренвика. Но тут ему пришло в голову, что доктор может увидеть его здесь и счесть это признаком слабости с его стороны. Он, как ужаленный, отпрянул от окна и вернулся на кухню, где заставил себя опять сесть в кресло и сохранять наружное самообладание. Так, внешне бесстрастный, хотя внутри у него кипело, он сидел и ждал. и единственным признаком его горячего нетерпения было быстрое, непрерывное постукивание ногой о пол.
В одиннадцать часов зазвенел колокольчик у двери. Как беговой рысак, долго ожидавший сигнала, чтобы, ринувшись с места, разрядить запас энергии, Броуди вскочил с кресла и, подойдя к входной двери, вызывающим, размашистым жестом распахнул ее так широко, что она ударилась о стену. Его высокая, громоздкая фигура загородила вход, мешая доктору пройти.
— В чем дело? — прорычал он. — Чего вам нужно?
Доктор Ренвик остановился у двери, бесстрастный, безупречно изящный в своем хорошо сшитом костюме, выглядевший еще величественнее на фоне нарядного экипажа, запряженного отлично вычищенным жеребцом. Обеспеченный теперь богатой а обширной практикой, придававшей ему уверенность, он не сделал ни малейшей попытки войти и, выдержав значительную паузу, сказал любезно:
— А, на этот раз сам мистер Броуди, как я вижу.
— Я или не я — это все равно, — отрезал презрительно Броуди. — А что вам здесь угодно?
— Право, вы — воплощенная любезность, — спокойно заметил Ренвик. — Вы ничуть не переменились со времени нашей последней встречи — во всяком случае, не к лучшему.
— Я спрашиваю, зачем вы здесь, сэр? — с трудом выдохнул из себя Броуди. — Нечего тут упражняться в красноречии, отвечайте прямо.
— Что ж, раз вы так грубы, придется мне ответить вам тем же. Я пришел сюда вчера ночью по настоятельной просьбе вашего сына (и очень неохотно, должен сказать), чтобы осмотреть вашу жену. Хоть вы и притворяетесь, будто ничего не знаете, я убежден, что это вам известно. — Он остановился и, небрежно похлопав себя перчаткой по рукаву, продолжал: — Сегодня утром я хотел навестить ее в последний раз, — он сделал сильное ударение на слове «последний», — чтобы после нового, тщательного осмотра проверить тот печальный диагноз, который я поставил вчера ночью.
Броуди злобно смотрел на него. Холодная невозмутимость Ренвика бесила его бесконечно больше, чем любое проявление бешеного гнева. На последнее он мог ответить тем же, но против этой хладнокровной находчивости был так же бессилен, как дубина — против сверкающей рапиры. Раньше чем он успевал пустить в ход тяжелое оружие своего ответа, ему наносили острием рапиры добрый десяток ударов. Ренвик почти обезоружил его заявлением, что не собирается больше навещать больную, и возбудил его внимание уклончивым намеком на состояние миссис Броуди.
— Что же такого страшного вы у нее находите? — иронически проворчал он, невольно меняя тон. — Она большая охотница поваляться в постели.
Ренвик, не отвечая, слегка поднял брови, и этим едва заметным движением сразу же дал почувствовать своему собеседнику все неприличие его замечания. Свирепея от этого невысказанного презрения, Броуди прибегнул к своему неизменному средству — ругани, как всегда, когда других средств больше не оставалось.
— Нечего ухмыляться своей дурацкой усмешкой! — крикнул он. — Она ничуть не красит вашу противную физиономию.
Ренвик смотрел на него все так же бесстрастно.
Большинство людей, просто уже в силу своего роста, вынуждены были смотреть на Джемса Броуди снизу вверх, и Броуди доставляло громадное удовлетворение то, что он, разговаривая с человеком, возвышался над ним. Это давало ему ощущение превосходства и силы. Но Ренвик был такого же роста, как он, а к тому же стоял на высоком пороге, и получилось обратное — не Броуди на него, а он на Броуди смотрел сверху вниз.
— Не буду больше терять здесь времени даром, — сказал он сухо. — Не знаю, как вы, а я человек занятой. В таком состоянии духа вы не способны рассуждать здраво. У вас мания величия, и вы хотите, чтобы все перед вами трепетали. Несчастная ваша семья, без сомнения, боится вас, но мне-то, слава богу, бояться не приходится! Поймите это раз навсегда, если можете. А теперь прощайте! — Он круто повернулся и хотел было уже сойти со ступенек, но Броуди схватил, его за плечо.
— Погодите, погодите! — воскликнул он.