Замок горного короля

Нуран и Кав принялись за него: искупали, побрили, заплели и уложили его волосы вокруг головы. Пока они были заняты этим, кто-то просвистел за дверью. Вадин выглянул и встретился глазами с Аджаном. Лицо капитана было как будто высечено из камня. Торопливо, но без суеты Вадин вышел из шатра и окунулся в холодный рассвет.

— Что…

Он замолчал. Аджан поддерживал под руки шатавшуюся, завернутую в плащ женщину.

— Алидан!

Вадин чуть не сорвался на крик. Под накидкой на ней ничего не было, растрепанные волосы покрыты грязью и кровью. Но хуже всего были ее глаза, спокойные, трезвые, потерявшие всякую надежду.

Вадин постарался быть осторожным.

— Что случилось, Алидан?

— Я оставила свою отметину на ведьме с запада, — ответила та тихо и ровно. — У нее нет больше силы, чтобы предать моего короля.

Беспокойство Вадина усилилось. Он не мог даже сделать вид, что не понимает ее. Для этого он слишком продвинулся в магии. Он понимал то, что она говорила, он начинал подозревать и то, о чем она не сказала. Она радовалась тому, что сотворила; возможно, в этом была единственная надежда на спасение Мирейна. Но радость ее обернулась черной тьмой.

Аджан сказал коротко и жестко:

— Они схватили певицу. Если ей повезет, они убьют ее быстро.

Ноги сами привели Вадина к потухшему костру. Он остановился около него. В этом сером пепле не осталось никакой жизни.

Аджан и Алидан стояли у него за спиной и вызывали теплое и болезненное чувство. Вадина чуть не вырвало. Но усилием воли он сдержался.

— Почему? — потребовал он ответа от Алидан. — Почему ты сделала это?

Женщина закрыла глаза. Было еще слишком темно, чтобы разглядеть се лицо; фигура в неясном свете казалась застывшей, голос был ровен.

— Мы были не вместе. Я собиралась избавить нас от этого бунтаря. Но вместо этого ранила его мать. Певица хотела уговорить его сдаться. Одия победила ее. Имин просто сошла с ума, — сказала Алидан, которая сама из мести, обнаженная, прокралась во вражеский лагерь и пролила кровь ведьмы. — Она верила в свои силы певицы и в несколько ночей любви, которые подарила когда-то Морандену. Он был отцом ее дочери. Ты знал об этом? Моранден не знал. И теперь никогда не узнает.

— Проклятие, — прошептал Вадин. — Из всех людей Янона ей лучше других должно было быть известно, как это подействует на Мирейна. Она знала!

— Если бы ей удалось… — начала Алидан.

— Если бы ей удалось, она навсегда опозорила бы Мирейна, доказав, что даже у его любовницы не было надежды на его победу.

— Это предотвратило бы кровопролитие и дало бы ему могущественного союзника.

Вадин встряхнул гудевшей головой. Женская логика. К дьяволу честь, к дьяволу достоинство, к дьяволу мужество! Ничто не имело значения, кроме победы. Он поднял кулаки. Алидан не уклонилась.

— Это была жертва, — сказала она. — Теперь женщина из Умиджана должна умереть. Теперь старый король будет отомщен. Ты говоришь о позоре. Но как ты назовешь глупость моего господина, который позволяет этой убийце разгуливать на свободе?

— Она не только свободна. Она может и править нами. — Вадин сжал руки за спиной, чтобы не ударить эту сумасшедшую. — Спрячься где-нибудь и не показывайся никому на глаза. Я постараюсь скрывать это от Мирейна, пока будет возможно. — Вадин громко застонал. — О боги! Она ведь должна была быть одним из его судей! Аджан, можем ли мы вызволить ее из лагеря противника до восхода солнца?

— Нет. — Аджан был спокойнее Вадина, но выглядело это гораздо страшнее. Вокруг лагеря сплошная стена часовых. Они упустили одну женщину, но удержат другую. Она — их лучшее оружие, и они прекрасно это знают.

— Оно может обернуться против них. — Летописец Обри стоял за плечом Вадина, как будто он постоянно был там, не более чем всегда смущенный ростом и характером янонца. — Могу я высказать одну мысль?

Вадин зарычал на него. Обри принял это за утвердительный ответ и продолжал:

— Король подготовил свой разум, верно? Он весь сосредоточен на предстоящей битве. Пусть так и остается. Я пойду в мантии судьи, если кто-нибудь укоротит ее вдвое. — Зубы его сверкнули в улыбке. — В конце концов, мне надо увидеть схватку, чтобы написать о ней. Певица занемогла. Бедная женщина, она так сильно любит его. Она сломлена, но ее подруга поможет ей, и они не ослабят мужество короля своими слезами.

— Мирейн никогда в это не поверит, — сказал Вадин. — Если бы речь шла о другой женщине… Но в Имин есть королевская кровь, сердце ее твердо как сталь.

— Однако, — настаивал Обри, — король родился на юге, где и мужчины и женщины мягче. Пока его голову занимает поединок, он не будет задавать много вопросов, а я сделаю так, чтобы он не задал ни одного. — Вадин не уступал, и Обри продолжал уговоры: — Доверься мне, молодой господин. Я дурачил принцев, когда твой отец был еще в пеленках.

— Вот дьявол! — покорился Вадин.

Обри усмехнулся, отвесил ему насмешливый поклон и растворился в ночи. За собой он оставил искорку веселья и образ младенца, запеленатого с ног до головы, словно жертва паука. Вадин вздрогнул.