Замок горного короля

Вперед выехал евнух, ведя упирающееся животное вниз к берегу, а затем — по воде. Вадин понял, что за ноша была на спине сенеля: длинный и узкий предмет, застывший и одновременно податливый, окутанный тенью смерти. Вадин был как во сне. Он мог сделать только то, что сделал: дал всаднику возможность приблизиться к нему, а не к Мирейну. Он ждал неизбежного. Не проронив ни слова, не удостоив Вадина взглядом, евнух передал ему на руки ношу, повернулся и побрел обратно к своей госпоже.

Вадин очень медленно соскользнул с седла Рами. Он не думал, что так произойдет. Он вообще не думал с того момента, как проснулся. Он только знал, что Мирейну не надо этого видеть. Ему предстояло сражаться, и он не должен был оплакивать свою возлюбленную или метаться в ярости из-за ее утраты.

На мгновение Вадину показалось, что ему лучше исчезнуть вместе со своей немой ношей. Броситься в далекую даль и похоронить Имин, и тогда Мирейн ничего не узнает.

Мимо него прошел кто-то в королевской алой мантии, достаточно невысокий, чтобы проскользнуть у него под рукой, достаточно быстрый, чтобы уклониться от его протянувшейся было руки. Мирейн потянул за конец веревки. Вадин еще раз отчаянно попытался оттолкнуть его. Но Мирейн был тверд как скала, и лицо его застыло как камень. Веревки разом развязались, и Имин оказалась в руках у Мирейна.

Она умерла не красиво, не легко, не быстро. Вадин знал это. Он видел, как она умерла, вовлеченная в огонь богини. Огонь пощадил лишь ее чресла, но было понятно, что перед смертью она много выстрадала: ее избивали, сдирали кожу и, возможно, пытали еще страшнее. Но ни огонь, ни пытки не тронули ее лицо, кроме глаз. Под выжженными глазницами черты ее были спокойны и не выражали ни боли, ни страха.

— Как она должна была взбесить их, — проговорил Мирейн, — умирая в покое, вопреки их воле.

Его голос был безумен, потому что звучал так рассудительно. Мирейн с огромной нежностью опустил Имин на землю и закрыл ее черными покрывалами, как будто она могла проснуться и почувствовать боль. Рука его чуть задержалась на ее щеке. Вадин ничего не сумел прочесть у него на лице: разум короля превратился в крепость, и самый сильный натиск не мог пробить ее ворота.

Над водой раздался голос герольда:

— Так мы будем поступать со всеми шпионами и убийцами. Хорошенько подумай над этим, о король, посылающий женщину убить своего врага. Ты видишь: она проиграла. Ты не избежишь этого честного поединка.

Мирейн наклонился, как будто не слыша его, и поцеловал Имин в губы. Он ничего не сказал ей, ничего, что могли бы услышать остальные. Он выпрямился, повернулся. И хотя его голос был тихим, они услышали каждое его слово.

— Мудрым поступком это не назовешь, леди Одия, даже если я смогу простить тебе убийство моей певицы. Ибо ты лишний раз показала всему Янону, что ты сделаешь с ним и с его людьми. Возможно, твоего сына Янон еще стерпит, но ты потеряла всякое право па его милость.

Она ответила ему с убийственным спокойствием. Хоть тело ее было ранено, в голосе еще чувствовалась сила.

— Ты не пророк, как называла тебя твоя мать, и не король, каким притворяешься. Ты даже не любовник. Она в этом призналась, пока у нее еще был язык.

Мирейн поднял голову. Он рассмеялся, и слышать этот смех было жутко, потому что, даже отвечая Одии насмешкой, он рыдал.

— Ты жалкая лгунья, о слуга самой Лжи! Я вижу твой позор. Я чувствую твой гнев. Ты не сломила ее. Имин умерла, как и жила, сильной и храброй. Голос Мирейна стал глубже. Он был по-прежнему красив, но бархатистость внезапно пропала, сменившись твердостью металла: — Я клянусь тебе и всем богам, что она будет отомщена.

Одия не испугалась. Между ними лежала смерть, свидетельствовавшая о ее могуществе. Она обнажила правду: он не мог защитить даже тех, кого любил. Одия ответила на его насмешку еще более горькой насмешкой:

— Выйдешь ли ты теперь на битву, Мирейн, у которого нет отца? Осмелишься ли ты?

— Осмелюсь, о повелительница гадюк. А когда я покончу с твоей марионеткой, остерегайся и ты.

Мирейн повернул огонь своей руки к Обри. Летописец подхлестнул серую кобылу, шарахнувшуюся от этой смеси черного и алого, плаща и крови, въехал в реку и остановился посреди течения.

— Здесь проходит линия между нашими войсками. — Обри говорил спокойно и с такой силой, которую трудно было предполагать в его маленьком и худом теле. — Но поскольку нет такого обычая, чтобы сражаться в воде, и право выбора места поединка остается за зачинщиком, так пусть он укажет место, где ему угодно вести этот поединок.

— Мой господин, — ответил герольд, — желает вести поединок на западном берегу.

— Так мы и сделаем, — ответил Обри и направил лошадь вперед.

Они с герольдом спешились, и в соответствии со своими обязанностями Обри жезлом отметил половину круга: двадцать шагов от края до края. Вторую половину круга начертил герольд. Когда площадка для битвы была готова, они покинули ее.

Моранден приготовился сойти с жеребца, которого герольд держал за уздечку. Вадин встал у головы Бешеного.