Замок из золотого песка

– Марьяша, Манана права, – вдруг вступилась за нее мама. – Я тоже хочу знать, откуда у тебя крестик отца.

– Хорошо. Вы когда уезжаете в Грузию, Манана?

– Планировала в начале следующей недели. Пока я остановилась у Бедара.

– Обещаю, что до вашего отъезда я отвечу на ваш вопрос. Простите, пока не могу, – продолжала я твердо настаивать на своем.

Забрав оба креста, я попрощалась и поторопилась уйти. Мне нужно было связаться с Сикорской. Но перед этим я должна была дождаться информации от Реутова о Коновалове.

Я устроилась за столом в гостиной и положила перед собой оба крестика. Только сейчас стали заметны различия. Во-первых, крест отца был на пару миллиметров длиннее. По-разному выглядела и виноградная лоза – на кресте Мананы она казалась более объемной. Работа была явно ручная, но крестики изготовил один и тот же мастер.

– Марьяша, мне ты тоже не можешь ничего сказать? – мама присела рядом и дотронулась до моей руки.

– Прости.

– Ладно… Тебе в город нужно? Отобедаешь?

– Мам, меня ждут… не спрашивай пока ни о чем, хорошо? И не обижайся. Я поеду. Завтра мне на работу, так что днем не ждите.

Я поцеловала маму в седую макушку, погладила по плечам и, прихватив крестики, направилась к выходу. Такси я уже вызвала, но выйдя во двор, с удивлением увидела Реутова. Он и Семочка что-то оживленно обсуждали, но замолчали одновременно, едва заметив на крыльце меня.

– Я тебя жду, в город поедешь? Подвезу, – предложил Григорий.

– Ладно, если есть время.

– Есть. До вечера свободен. По дороге поговорим.

Я сделала круглые глаза, осторожно кивая на отчима – молчи, мол. Но Семочка уже подозрительно смотрел на нас обоих. Зная, что от его расспросов уйти будет не так легко, как от маминых, я торопливо чмокнула его в щеку, и, схватив за руку Реутова, повела к воротам.

И тут вспомнила о записке Алексея.

– Пап, подожди, – я вернулась к Семочке. – Не стала при посторонних говорить – вот, возьми, нашла в комнате Алексея, – я протянула ему записку.

Я молча ждала, пока он ее прочтет. На лице отчима сначала отразились удивление и растерянность, но уже через минуту он недовольно нахмурился.

– Дурак Леха. На кой мне его угрызения совести. Мне брат нужен! – наконец выдал он. – Ладно, поезжай, дочь. С этим совестливым олухом я сам разберусь.

– Едем к Сикорской, – буквально приказала я, когда Григорий завел двигатель. – Ты понимаешь, что долго скрывать от родственников эту историю с крестом я не смогу? Наша задача убедить Аду Серафимовну, что имя ее мужа никак не пострадает, если правильно подать информацию о том, что случилось в тайге.

– Ты, Марья, предлагаешь соврать?

– Не соврать, а немного подправить то, о чем написал профессор. Совсем необязательно упоминать о том, что он нашел все украденные моим отцом украшения… черт… это что же, выходит, я тоже дочь вора?! – дошло до меня наконец.

– Почему тоже?

– Только недавно жалела Семочку. Хотя он совсем не комплексует по этому поводу. Я никогда не наблюдала у него теплого отношения к Никодиму. Так, слушался его по привычке, заложенной с помощью тумаков еще бабкой Агафьей в раннем детстве. Говорят, сильной колдовкой была. Травами и заговорами лечила. Я иногда смотрю на Ваньку и понимаю, что мужики к ней не просто так липнут, тут явно магией попахивает. От прабабки способности, что ли, передались?

– Думаешь, она Сикорского приворожила? – рассмеялся Реутов. – Покрасивее никого не нашла?

– Нашла, и ты знаешь, кого! – огрызнулась я.

– Прости. Неудачно пошутил. Марья, как дела у тебя с Игнашей? Ничего, что спрашиваю?

– Ты, Гриша, как старый сводник, ей-богу. Только остановись, пожалуйста, не лезь. Не слышишь, телефон звонит?

Реутов прижался к обочине и ответил на вызов. Я, чтобы не мешать разговору, вышла из машины.