Замок мечты. Лето моей надежды

Мысли Томми снова вернулись к Даре. Ему не следовало уходить с Джасинтой; все равно от этого не будет никакого толку. Лайам Уайт сказал, что Дара совершенно изменилась, что талия у нее стала тоньше, а грудь больше и что взгляду нее такой, словно она все видела и все испытала. Томми понимал, что это неправда, но изнывал от желания увидеть Дару собственными глазами, а не судить о ее груди и талии по описанию Лайама.

У Томми болели ноги. Он жалел, что трудоголизм мистера О'Нила оказался таким заразным. Теперь отец закрывал магазин не раньше девяти вечера.

Фергус отправился на прогулку, которая, как бывало почти всегда, закончилась у дверей пивной Райана.

- Ну что, можно взглянуть на вашу парижанку? - спросил он Джона.

- Она в доме. Болтает с матерью и через раз вместо «да» говорит «oui». Мальчишки передразнивают ее нещадно. Возьмите кружку и идите туда.

- О нет, пусть поговорят. Я увижу ее в ближайшие дни. - Фергус знал, с каким нетерпением Кейт ждала возвращения дочери.

- Фергус, по-моему, ей крупно повезло. - Джон был очень доволен таким поворотом дела. - Честно говоря, мы не знали, куда ее отправить. Все вышло само собой… - Фраза осталась неоконченной.

- Что ж, если как следует подумать, то все к лучшему… - Фергус Слэттери тоже оборвал фразу на полуслове.

Он считал, что затрагивать эту тему опасно. Но надеялся, что какой-нибудь француз вскружил голову красивой Даре Райан и заставил ее забыть сына О'Нила, от которого можно было ждать чего угодно.

Как хорошо, что Дара вернулась… Кейт сама не знала, как она сумела вынести разлуку с дочерью. С Дарой можно было не притворяться, с Дарой было легко сохранять надежду. Кейт знала, что с Дарой можно поделиться тайными планами и сомнениями, касавшимися кафе «Трилистник».

- Мы собирались жить совсем не так, - жаловалась Дара.

- Многое идет не так, как мы планировали, - отвечала Кейт, трогая подлокотники кресла.

Дара понимала, как мать ненавидит свое кресло. Кейт сидела в нем с первого дня, и кресло стало для нее тюремной камерой. Она не видела в нем средство освобождения, позволяющее выезжать из дома. Относилась к нему как одушевленному существу и обращала на него свой гнев, как будто кресло было виновато в ее немощи. Когда Кейт ложилась в кровать, то не желала на него смотреть, хотя кресло могло понадобиться ей ночью. Закрывала его ковриками и шалями.

Казалось, Дара это понимала. Однажды она оставила на нем записку: «Ради бога, миссис Райан, я всего лишь кресло». Проснувшись и увидев записку, Кейт покатилась со смеху.

Теперь они могли говорить непринужденно; поездка во Францию была для этого хорошим предлогом.

Дара с увлечением занималась проблемами выживания при новом режиме.

- Мама, мне не нравится только одно.

- Что именно?

- То, что ты будешь ездить в отель читать лекции по кулинарии.

- Ага, - многозначительно ответила Кейт.

- Что значит твое «ага»?

- У меня есть один план. Пока я не хочу о нем говорить, но думаю, что трудностей тут не будет.

- Рассказывай. Я рассказываю тебе все.

- Я буду ездить туда очень недолго.

- Если так, то какой в этом смысл?

- Смысл есть. Когда я как следует устроюсь, доктор Уайт скажет мне - точнее, Патрику, - что такая нагрузка мне не по силам. В результате мне придется продолжать давать уроки здесь. Ты понимаешь?

- Мама!

Кейт инстинктивно раскрыла объятия, и Дара упала в них.

- Хорошо, что ты вернулась, детка. Я по тебе очень скучала. Не понимаю, как живут люди, у которых нет дочерей.

- Мама, я тоже очень ради, что вернулась. Вартены - неплохие люди, но у них куча проблем. Во-первых, там можно умереть с голоду; во-вторых, они отчаянные грешники. Настоящие язычники.

Кейт смеялась до слез; се бледное лицо порозовело.

У Дары полегчало на душе, по она все же решила спросить миссис Файн, не стало ли матери хуже. Она сделает это завтра, Слушая Кейт вполуха, девочка думала о том, приедет ли Керри домой на уик-энд. Спрашивать Грейс бесполезно. Нет, конечно, приедет. Он же знает, что Дара вернулась. Знает благодаря открытке и телефонному разговору с Грейс.

Кейт смотрела на лицо Дары, тронутое южным французским солнцем, Рейчел, восхищенная красотой девочки, договорилась, что ей проколют уши, и приготовила в подарок маленькие золотые серьги.

Странно, что Рейчел не пришла. День почти кончился, а

* * *

Рейчел Файн весь день не выходила из дома.

Она съежилась, как дикое животное, которое боится пошевелиться, чтобы не разбередить свои раны. В Маунтферне стояло позднее летнее утро. По улицам проезжали телеги и фургончики, из-за реки доносился стук отбойных молотков. Внизу звучали голоса покупателей, дети с криками носились по Ривер-роуд.

Керри ушел, беспечный, как всегда, на прощание игриво поцеловав ее в нос. Наверное, так он прощался со всеми женщинами, с которыми провел ночь.

У них ничего не было. Но доказать это она не могла.

Рейчел повторяла себе сто раз: никто не поверит, что она отдалась мальчишке Керри О'Нилу, который был ребенком, когда она познакомилась с Патриком и полюбила его.

Это было бы кровосмешением.