Замок на двоих. Любовь короля эльфов

– Теперь ты понимаешь, моя хорошая? – Кэйворрейн заставил меня повернуться к нему и, подцепив пальцами подбородок, вздернул мою голову вверх, заставляя смотреть в затягивающую глубину голубых глаз. – Фоморы – зло. Фоморы, если вдруг покинут свою темницу, – не станут искать место под солнцем, а постараются освободить это самое место от нас. Зеленые холмы станут багровыми от крови дивного народа. Благие и Неблагие вновь будут биться и умирать плечом к плечу, как их предки тысячи лет назад. Никого не останется. Никого не пожалеют. Разве что женщин – для того чтобы восстановить свою численность. Но стоит ли такое существование называть жизнью?

– Я… понимаю. Но не могу не думать, что война – это страшно и бессмысленно. У вас огромная страна, Кэйворрейн! Волшебные тропы помогают преодолеть расстояния, и ведь есть много пустых холмов и лесов! Острова за морем, где фоморы жили раньше, опять же…

– И ты думаешь, что если рогатые демоны покинут свою темницу, то они вежливо поздороваются с туатами, а после мы дружно построим им кораблики и они уплывут восвояси?

Даже звучало как-то очень абсурдно, если честно. Но сдаваться не хотелось.

– Ну не может же все быть настолько плохо!

– Ну-ка, моя добрая сладкая девочка… скажи, откуда у тебя такое сочувствие к нашим исконным врагам? – подозрительно прищурился Плетущий. – Кажется, ни я, ни кто либо еще при моем Дворе не могли тебе рассказывать о них ничего хорошего.

– А мне хорошего и не говорили, – буркнула я в ответ. – Филидэль поведал историю от времен племени Парталона до наших дней. И я сделала вывод, что изначально тут жили именно фоморы. А после уже приплывали всякие и пытались с ходу дать хозяевам в зубы. Я бы тоже обиделась на такое отношение.

– Такие были времена. Древние и суровые. Человеческая культура тоже не отличается принятием и всепрощением, между прочим. Элла, в любом случае – если среди фейри уже сменилось несколько поколений, то фоморы в Бездне все те же. Заточенные во льду, вечные воители, для которых промелькнуло то ли несколько мгновений, то ли несколько столетий. Они ничуть не изменились. Они древние варвары! Могучие варвары. Их нельзя выпускать в мир, а они рвутся.

– Поняла, – вздохнула я в ответ.

– Ты просто слишком… слишком человек, как бы это ни звучало. Дитя своего мира. Я знал такую же девушку, твою ровесницу… она не понимала даже мою потребность в пряхах. – В глазах Кэйра появилось странное, чуть мечтательное выражение. С таким вспоминают о чем-то чрезвычайно приятном и дорогом сердцу… – Она так забавно требовала от меня отказаться от прях. Всех простить и отпустить, м-да.

Меня кольнуло иглой ревности. А еще стыда.

Потому что я даже не пыталась заикнуться о других пряхах, так как почему-то была уверена, что толка из этого не будет. Кэйр сто процентов их не отпустит, да и другой облик не придаст, потому что мой прекрасный король при всех его достоинствах являлся поклонником простых решений. А толпа зачарованных девиц страстно вожделеющих его любви, да еще и знающая о наличии конкуренток, в его планы явно не вписывалась.

– Так что вот такая была сказка.

– О том, что фоморы злобное зло. Я уже поняла.

– Не только, девочка моя.

Он наклонился, и накрыл мои губы сладким поцелуем, от которого ослабели колени, и я вцепилась в широкие плечи короля, чтобы не потерять равновесие. Оторвавшись от меня и тяжело дыша, Кэйворрейн сказал:

– Еще о том, что любовь – это еще более злобное зло. Нельзя любить, Элла. Нельзя гореть другим человеком или фейри. Иначе останешься лишь с болью и презрением.

Меня словно заморозило изнутри.

– Это все, что ты хотел до меня донести?

– Нет. – Горячие руки скользнули по талии, выше, смело, даже дерзко обхватывая грудь, сжимая чувствительные вершинки. – Еще я хотел сказать, что кроме любви существует много гораздо более приятных чувств. Страсть… тебе же нравится моя страсть, сладкая девочка? Да, ты должна быть невинна, но, право, есть много способов получить наслаждение, не переступая финальную черту. А я хочу тебя. Лишь Дану знает, как иссушает меня эта жажда, Элла…

В голове помутилось. Магия высшего фейри, магия господина и хозяина не позволяла сохранить разум.

Все мое существо хотело податься ему навстречу, запутаться руками в волосах, целовать такие умелые, грешные губы и наконец-то содрать с короля рубашку, чтобы добраться до широкой груди. Я помнила, о да, я помнила, какие под тонкой тканью мышцы, и кончики пальцев чесались от потребности прикоснуться к гладкой коже.

Мне хотелось позволить ему все. Он желает трогать? Я сниму с себя платье.

Он хочет целовать? Я позволю его безнравственным губам исследовать мое тело.

Он хочет крови и магии?

Я разрешу все.

Ведь мой король любит меня?

Эта фраза, пришедшая из глубин зачарованного сознания, меня и отрезвила. Я пришла в себя на полу зала, мы страстно целовались на сдернутых полотнах. Нетерпеливый фейри просто рвал на мне одежду, оставляя фрагменты платья на бархате, шелке, органзе и кружевах.