Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

Мы подошли к резной двери, напоминающей вход в беседку, а оказалось — в сад. О чудо! Кусок нетронутой природы, лишь слегка осовремененный беседками, скамейками, клумбами с незатейливыми цветами. Из гамака, отбросив то ли альбом, то ли какую-то книгу, мне навстречу выпорхнула Оля в легком, цвета морской волны сарафане и в мягких сандалиях. Протянув мне руку, сказала:

— Галя, как я рада тебя видеть! Мой братец уже собрался и скоро уедет. И мы останемся одни.

Присев на ближайшую скамейку, я стала оглядываться, хотелось запомнить планировку. Просматривалось только правое крыло здания.

— Какой чудный сад! С этой стороны ваш замок несколько иначе смотрится! — воскликнула я.

— Тебе нравится, а мне нет. Весь этот дом давит на меня. Он бы и моей маме не понравился.

— А твоя мама разве…

— Я уже говорила, она при родах умерла, я ее не знала совсем. Но у меня была нянька, которая мне рассказывала о моей маме. Я, говорят, вся в нее. Не только внешностью, но и характером, и даже болезнями. А нянечку мою звали Раиса. Когда я была маленькая, не выговаривала, называла ее Виса. А потом, дурачась, просто Киса звала. Она такая мягкая, теплая и добрая была. Потом уехала нянчить своих внуков. Я до сих пор по ней скучаю. Ой, что это я… пойдем, Галя, в картинную галерею. Посмотришь, особенно на тех моих родных, которых уже нет, а главное — мамин портрет. Сама увидишь, как мы похожи. Только я туда люблю ходить одна. Правда, иногда делается как-то не по себе. Но мне кажется, что все они со мной разговаривают, о чем-то хотят рассказать, вот я и хожу. Мы прямо через сад пройдем. Но это у нас даже не сад, здесь все как было… Мы ничего не переделали, ничего не срубили. Видишь, будто небольшой лес, он мне больше нравится, чем Бронин сад — каменный, какой-то неживой, но современный, его тоже потом тебе покажу.

Из сада мы прошли узким полутемным коридором в большую светлую комнату. Из мебели был всего один диван в стиле ампир. Люстра мне напомнила по объему и шику дворцовую, а пол, как и в холле, был тоже мозаичный, но не каменный, а из каких-то особых пород дерева.

— Здесь, Галя, создан свой микроклимат. Чтобы картины хорошо сохранить, поддерживается определенная температура, не допускаются сквозняки. Вот мой дед Родион, и это тоже он. Правда, как два разных человека?! Он был партийным работником, а здесь в неформальной обстановке на даче его художник рисовал. И, наконец, третий его портрет — перед смертью. Он уже с окладистой бородой. Мой братец на него, когда не с похмелья, очень похож. И назвали его в честь деда Родионом.

Я была удивлена, что девочка трещит без умолку, хотя Оля по натуре немногословна. Это мне мешало сосредоточиться и все хорошо осмотреть. Следующий портрет — сегодняшнего хозяина, отца Оли. Надо признать, в молодости Олег Хванский был хрупок, с обычным, не запоминающимся лицом, но с годами (на втором портрете) уже как бы другой человек, оформившийся, с волевым подбородком, зачесанными поредевшими волосами, открывающими большой умный лоб, с глубоко посаженными холодными глазами. И вот эта появившаяся со временем выразительность подчеркивала, что он плоть от плоти своего отца.

Мне не терпелось посмотреть и женские портреты. Олин будто заученный комментарий и ощущение, что кто-то за нами наблюдает, мешали и нервировали. Усилием воли отбросив все эти помехи, я стала вглядываться в первый женский портрет, который меня поразил какой-то болезненностью. Чувствовалось, что художник хотел уйти от этого, но этот факт остался на изображенном лице — удлиненном, печальном, с очень проникновенным взглядом. Казалось, эта женщина знала больше, чем могла сказать.

— Это мать Родика — первая жена моего отца. Она тоже, как и моя мама, умерла при родах.

— Олечка, думаю, тебе здесь нелегко бывать…

— Нет-нет, остальное потом, а теперь увидишь мою маму. Этот портрет мы особенно бережем.

Оля отдернула тонкую ткань, и я невольно ахнула, даже ноги подкосились. Но тут же сообразила, что здесь не на что опереться.

— Вот сюда присядем. Диван я попросила придвинуть, чтобы лучше видеть мою мамочку.

С портрета смотрела сама Оля. И лицо, и волосы, те же распахнутые ярко-голубые глаза, красивый открытый лоб, чуть припухшие губы, и родинка на том же месте. И, как ни странно, одежда напоминала сегодняшний Олин сарафан. И возраст…

Словно подслушав мои мысли, Оля вскочила с дивана и сказала:

— Здесь, на портрете, моя мама уже была беременна мной. Поэтому она сидит, и за складками платья ничего незаметно.

— Портрет, видимо, уже реставрировали?

— Нет… да. В общем, только в одном месте он попортился, потому что упал со стены. Сам упал… Чудеса какие-то! Все тогда были расстроены, потом отдали портрет на реставрацию. И еще, видишь, у мамы на груди кулон старинный? Он сейчас хранится у отца с ее фотографией и знаком Зодиака внутри. Она тоже Рыба, как и я. Она меня родила в свой день рождения.

— Олечка, значит, ты будешь счастливой. Примета есть…

— Нет, не верю в приметы. Теперь совсем не верю, — вдруг резко перебила Оля, и я заметила, как у нее навернулись слезы.