Замок Рэкрент

После того, как миледи нас покинула, дела у бедного моего господина пошли совсем худо. Имущество описали за долги, и все в замке Рэкрент похватали лиходеи, а среди них — сын мой Джейсон, стыд ему и позор. Не мог я понять, как это он до того ожесточился, чтобы пойти на такое дело, но он изучал законы, и был теперь стряпчий Квэрк, вот он вдруг и обрушил разом на голову моего господина целую гору счетов. В оплату одного долга, и другого, и еще одного, и за овес, и по счетам модистке, и торговцу полотном, за все туалеты миледи для дублинских маскерадов, и видимо-невидимо счетов рабочим и торговцам за декорации для театра, и свечнику, и бакалейщику, и портному, не говоря уже о мяснике, и булочнике, и хуже всего, старый счет негодяя-виноторговца, что хотел арестовать бедного моего господина в день выборов, а сэр Конди еще тогда выдал ему собственноручную расписку на всю сумму с законным процентом[58] с того самого дня, и проценты, да еще проценты на проценты наросли до ужасающих размеров, да и на многих других расписках и долговых обязательствах; и кроме того еще откупные помощникам шерифа, чтоб смотрели сквозь пальцы, и целые пачки длинных счетов от стряпчих, старых и новых, с внушительным итогом в конце каждого — с отсылкой к «предыдущим счетам», и процентами по сегодняшний день включительно. Да еще огромная сумма причиталась Короне за шестнадцатилетнюю задолженность по налогу с земель Каррикашоглна, да еще жалованье «уводчику», и ежегодная благодарность секретарю за то, что позволял просрочить задолженность из любезности к сэру Конди, а раньше к сэру Киту. А еще пришли счета за выпивку и кокарды во время выборов, а по счетам господ из комитета не уплачено и подписные суммы не собраны, а еще надо было платить за коров, и кузнецу, и коновалу за вычетом их аренды; и жалованье всем слугам с незапамятных времен, и возместить деньги, выданные им сыном моим Джейсоном на одежду, обувь и кнуты, и еще какие-то суммы на разные нужды, когда они ездили в город или еще куда, и то и дело деньги на карманные расходы для моего господина, и на рассыльных, и почтовые издержки до того, как он прошел в парламент. Я даже сказать вам не берусь, что еще; знаю только, что когда настал вечер, назначенный сэром Конди, чтоб все уладить с сыном моим Джейсоном, и когда он вошел в столовую и увидел на большом обеденном столе гору счетов и груду бумаг, то заслонил обеими руками себе глаза, да как закричит:

—Милосердный боже! Что это я вижу?

Тут я придвигаю к столу кресло, и он с большой неохотой садится, а сын мой Джейсон подает ему перо и чернила, чтобы он подписал один счет, и другой, и все это он подписывает, не говоря ни слова. Да, надо отдать ему справедливость, я в жизни не видывал человека более честного и благородного, да и покладистого во всем, от начала до конца, чем сэр Конди. Уж как он хотел заплатить каждому, что причиталось, насколько это было в его силах, а кто бы мог сделать больше?

—Вот, — говорит он Джейсону как бы в шутку. — Жаль, что мы не можем все уладить одним росчерком моего серого гусиного пера. Но какой смысл заставлять меня разгребать все эти бумаги? Ведь ты все понимаешь в счетах, должниках и кредиторах; присел бы ты здесь за краешком стола и все бы для меня подсчитал, чтобы я ясно знал, какой там общий итог, — ведь больше мне знать ничего не надо, правда?

—Совершенно справедливо, сэр Конди; никто не разбирается в делах лучше вас, — говорит Джейсон.

—Еще бы, ведь от роду и по воспитанию я уготован был в законники,— говорит сэр Конди. — Тэди, ну-ка, выйди да посмотри, не несут ли там все, что надо для пунша, ибо с делами на сегодня покончено.

Я, понятно, вышел, а когда вернулся, Джейсон как раз показывал моему бедному господину общий итог, от которого у того в глазах потемнело.

—Ну и ну, — говорит он. — Здесь столько нулей, что смотреть больно, право, они мне напоминают все, что я выстрадал, когда учил с тобой вместе, Джейсон, в приходской школе таблицу чисел — единицы, десятки, сотни, тысячи... Готов ли пунш, Тэди? — говорит он, увидев меня.

—Сию минуту—мальчишка уже взял кувшин, сейчас, ваша честь, он будет наверху, — говорю я, потому как вижу, что его чести жизнь опостылела, но тут Джейсон весьма решительно и резко меня обрывает:

—О пунше пока еще речи нет; пока еще нам не до пунша... единицы, десятки, сотни, — считает он, стоя за плечом господина и продолжает: — единицы, десятки, сотни, тысячи...

—Остановись, остановись! — вскричал мой господин. — Где же во всем белом свете взять мне эти сотни, или даже единицы, не говоря уж о тысячах?

—Долг слишком долго рос, — говорит Джейсон, не отступая ни на шаг; я бы в такой момент так не смог, предложи мне хоть обе Индии и Корк в награду[59]. — Долг слишком долго рос, и я сам, сэр Конди, нахожусь из-за вас в весьма стесненном положении, и все это надо уладить тотчас же, а итог списать.

—Я буду тебе весьма признателен, если ты только скажешь мне, как это сделать, — говорит сэр Конди.