—Есть всего один способ, — говорит Джейсон, — он всегда под рукой. Когда денег в наличии нет, что еще остается джентльмену, как не пустить в ход землю?
—Да как же пустить в ход землю, когда ты сам держишь над ней попечительство, — говорит сэр Конди, — да еще новая опека[60]
угрожает. Ты же знаешь, что кроме попечителей ни одна душа не может ее тронуть.—Конечно, но разве не можете вы ее продавать, хоть и себе в убыток? Конечно, можете, а у меня и покупатель есть наготове, — говорит Джейсон.
—Вот как?—говорит сэр Конди. — Это уже немало. Но тут, помимо всего, есть еще одно обстоятельство, о котором ты пока не знаешь, если только Тэди не поделился с тобой этой тайной.
—Как же, много он от меня узнал за эти пятнадцать недель, что прошли со Святого Иоанна[61]
, — говорю, — потому как в последнее время я с ним, почитай, и не разговариваю. Только про какую это тайну говорит ваша честь?—Да про тот небольшой подарок, что я преподнес леди Рэкрент в день отъезда, чтобы она вернулась к своим близким не с пустыми руками.
—О, я уверен, что подарков и всяческих украшений у леди Рэкрент достаточно, — говорит Джейсон, — стоит только взглянуть на эти счета. Но что бы там ни было, — говорит он, берясь за перо, — придется его прибавить к общему счету, ибо, конечно, он не оплачен.
—Да, не оплачен, и оплачен быть не может до самой моей кончины,— говорит сэр Конди, — тем-то он и хорош.
Краска бросилась ему в лицо, когда рассказывал он Джейсону о распоряжении насчет пятисот годовых, завещанных миледи. Тут Джейсон пришел прямо в бешенство и в самых сильных выражениях стал говорить о том, что поступать так, с ним не посоветовавшись, без его ведома и согласия, значит злоупотреблять доверием джентльмена, который ведет ваши дела, да и к тому же является вашим основным кредитором. На все это сэр Конди ничего ему не сказал, только добавил, что сделал это в спешке, не подумав, и очень сожалеет, но что если бы пришлось все сделать сначала, он поступил бы точно так же; и обратился ко мне, как к свидетелю, а я готов был, если бы меня послушали, клятвенно подтвердить все, что он сказал.
Так что Джейсон пошумел, пошумел, да видит, делать нечего, и смирился.
—Покупатель, которого я нашел — говорит, — будет, разумеется, всем этим очень недоволен, но я с ним встречусь и постараюсь все уладить. Вот купчая, она уже готова, остается только проставить сумму и расписаться.
—И что же я продаю? Земли О’Шоглина, и земли Грунигхулагана, и земли Крукагнаватурга, — читает он вполголоса. — И. . . черт возьми, Джейсон! Ты этого, конечно, не включишь — замок Рэкрент со всеми угодьями и конюшнями?
—Черт возьми!—говорю я, всплеснув руками. — Это уж слишком, Джейсон.
—Отчего же? — говорит Джейсон. — Когда все это, да еще и многое сверх того по закону мое, мне же приходится и уговаривать.
—Погляди-ка на него, — говорю я, указывая на сэра Конди, который, уронив руки, откинулся назад в кресле, словно громом пораженный.— Да как ты можешь, Джейсон, стоять перед ним, памятуя все, чем он был для нас, и все, чем мы для него были, и так с ним обходиться?
—А кто, хотел бы я знать, обошелся бы с ним лучше? Я тебе говорю,— заявляет Джейсон, — если он сможет найти покупателя получше, я буду рад. Я потому лишь предлагаю купить, что хочу облегчить его положение и помочь ему, — хоть я и не вижу, за что я должен быть ему признателен, если уж на то пошло. Как управляющий я никогда не получал, не просил и не взимал больше, чем шесть пенсов с фунта в счет своего жалованья, а где еще он нашел бы агента хоть на пенни дешевле?
—Ах, Джейсон, Джейсон! Да как ты после этого посмотришь в глаза людям? И что скажут соседи и все, кто тебя знает, когда увидят, что ты живешь в замке Рэкрент, а законный его владелец выгнан из прадедова гнезда и нет у него ни хижины для житья, ни картофелины для пропитания?
Пока я говорил это и многое еще другое, Джейсон все делал мне всякие знаки, и моргал, и хмурился, но я не обращал внимания, потому как горько мне было и обидно за бедного моего господина, и не мог я молчать.
—А вот и пунш! — говорит Джейсон, видя, что дверь отворилась.— А вот и пунш!
Тут мой господин выпрямился в кресле и словно бы опомнился, а Джейсон откупорил виски.
—Поставь кувшин вот сюда, — говорит; сдвигает бумаги со стола, но купчую, что должна все ему передать, не трогает.
Честно сказать, я очень понадеялся, что в нем осталась хоть капля жалости, когда увидал, что он мешает пунш, а мой господин берется за стакан; но только сэр Конди хотел налить себе снова, как Джейсон его остановил.
—Нет уж, сэр Конди, я не хочу, чтобы про меня говорили, будто я вас подпоил, прежде чем дать вам купчую на подпись. Вы же знаете, что от вашей подписи в такой кондиции мне в суде проку не будет, так что давайте сначала покончим с делом, а там уж нырнем в чашу с пуншем поглубже.
—Кончай все, как знаешь, — вскричал сэр Конди, заткнув уши руками, — больше я не желаю ничего слышать. Замучил меня сегодня до смерти!
—Вам надо только подписать, — ответил Джейсон и подал ему перо.