Замок зла

распоряжался между тем Конан. - И не вздумайте шутить

или утаивать оружие. Иначе ее хрупкое горлышко в один

момент хрустнет - точь-в-точь как куриная шейка!

Больд поднялся на ноги, пошатываясь, подошел к

киммерийцу и встал рядом.

- Не только мечи и луки, но также лопаты, подсвечники

и все остальное, - добавил он.

Шумри поразило, что здесь были не только охрана и

слуги-мужчины, но и девушки. Растрепанные, полуодетые,

оставившие впопыхах постели красавицы сжимали в руках кто

что успел схватить: бронзовый подсвечник, топор, шило,

ножницы... на их лицах была такая ненависть и решимость, что

не оставалось сомнений, насколько они преданы своей госпоже.

Неожиданно Больд изо всех сил оттолкнул Конана. Краем

глаза он успел заметить, как одна из молоденьких служанок

та, что встречала Конана и Шумри у дверей замка и угощала

вином - сумела подкрасться в темноте за спину киммерийцу и,

размахнувшись, занесла кинжал над его левой лопаткой.

- Получай же, зверь! - крикнула она, нанося удар двумя

руками, но кинжал просвистел мимо цели и вместо лопатки

Конана вонзился в плечо оттолкнувшего его Больда.

- Я убью ее! - взревел Конан, и в падении не

выпустивший ведьмы и увлекший ее за собой на землю.

Он сжал ее горло с такой силой, что Веллия захрипела и

закатила глаза.

Шумри бросился к Больду.

- Ничего, ничего, рана не глубокая, просто царапина,

приговаривал он, разорвав рукав и стараясь рассмотреть в

призрачном лунном свете узкий разрез, из которого струился

темный ручеек крови.

- Рана не глубока, - пробормотал Больд, отводя его

руки. - Но эта милая девушка обмакнула кинжал в яд. Должно

быть, цветы уступили его ей... Не суетись, друг. Я рад, что

последние капли моей жизни истрачены именно так...

Он откинулся головой на землю и прикрыл глаза. По его

изможденному, болезненному лицу прошла судорога, после чего

все черты словно разгладились и налились покоем.

- Живо оружие в одну кучу, иначе я убью ее! - повторил

Конан. - Шумри, разрази тебя Кром! Не забывай про порошок!

Немедиец отвел глаза от успокоившегося Больда и послушно

вдохнул несколько раз порошок горной травки.

Веллия, слабо извиваясь в мощных руках киммерийца,

прохрипела, обращаясь к своим возлюбленным, игрушкам и

слугам:

- Делайте... что он говорит...

Стражники и служанки нехотя стали бросать на землю свои

стальные и бронзовые орудия. Двигались она как-то замедленно,

словно в полусне. Шумри сообразил, что запах синих цветов

яростный, ненавидящий, жгучий - делал свое дело. Не

защищенные пронзительным ароматом серого порошка, слуги

Веллии изо всех сил боролись со сном, но он одолевал их.

Спустя недолгое время на траве, рядом с тремя

окровавленными трупами валялась дюжина тяжело дышавших,

постанывающих под бременем кошмарных сновидений тел.

- Пока кончать, - пробормотал киммериец.

Он швырнул на землю извивающуюся и шепчущую сквозь зубы

то ли проклятия, то ли заклинания Веллию, отрезал мечом

несколько длинных прядей ее волос и крепко связал ими ее

руки и ноги.

- Найди мне камень, да покрупнее, - велел он Шумри.

Немедиец, бессильно опустившийся на искрящуюся

хрусталем дорожку, посмотрел на Конана, словно не слыша

его или не понимая. - Ладно, я сам найду, - бросил варвар.

- Порошок - смотри, не забудь про порошок!

Конан, в поисках камня, пошел вдоль ограды. Как только

он отдалился настолько, что не мог их слышать, Веллия,

перекатываясь по траве, помогая себе зубами, локтями и

коленями, добралась до ног неподвижного Шумри.

- О, благородный Кельберг! - жарко зашептала она. Глаза

ее, увлажненные слезами, блестели в свете луны еще

пленительней, еще несказанней. чем днем. - Отпусти меня!

Ведь ты совсем не такой, как этот грубый варвар, этот

бездушный кусок плоти, чье назначение в жизни - лишь рушить,

крушить и жечь!.. О, ты не такой! Душа твоя высока, сердце

твое великодушно и чисто! А как ты чувствуешь музыку!.. О

мой добрый Кельберг! Да, я отбирала у некоторых из моих

гостей годы жизни, но у кого и зачем? Только у бездушных

животных, подобных твоему спутнику, отбирала я их будущие

годы, годы, которые иначе были бы наполнены лишь резней и

обжорством, кровью и свистом мечей, воплями терзаемых

женщин и слезами младенцев... О Кельберг! Во что же

превращались эти отнятые у кровавых зверей годы? Разве ты

не видел сам? В картины и гобелены в глубокие и

проникновенные разговоры под ночным небом... Кельберг,

Кельберг, послушай душу свою: она молит, она заклинает тебя

спасти красоту! Кельберг, послушайся души своей!..

- Что она так пылко тебе обещает? - спросил подошедший с

огромным камнем в руках киммериец. - Впрочем, понятно что.

Вечную молодость и вечную красоту, и в придачу кровавые

пиршества время от времени. Соглашайся, Шумри! О чем тут

раздумывать?..

Он наклонился и крепко привязал камень к ногам ведьмы.

Затем взвалил ее тело себе на плечо.

- Кельберг! - позвала она в последний раз, мелодично и

жалобно.

Даже в таком положении, нагая, перекинутая через плечо

варвара, со спутанными и обрезанными волосами, она была

дивно прекрасна.

Шумри взглянул на нее и тут же отвел глаза.

- Ты бы лучше прогулялся, - посоветовал ему Конан.

Немедиец послушно поднялся и, опустив голову, медленно