Заморская отрава

Екатерина глянула на Дашу дикими глазами и, к своему изумлению, обнаружила, что та, хоть и встревожена, однако держится спокойно, не бьется в истерике, не плачет. Сама же Екатерина не могла скрыть страха. Ходили слухи, что в лесах вдоль большой дороги собираются шайки, грабят, а то и убивают прохожих-проезжих, оттого в путь обычно пускались по нескольку человек, повозки и телеги составляли целый обоз, к которому не всякий осмеливался подступиться. Долгорукие всегда путешествовали под надежной охраной своих гайдуков, а если ехали с государем, тут вообще стражников было больше, чем путешественников. И ведь именно когда Екатерина поехала одна… Как мог, ну как мог отец это допустить, что это ему в голову взбрело, что оставил дочь без всякой охраны? Теперь их ограбят, а то и убьют, да небось сначала надругаются…

Быть изнасилованной каким-то грубым мужиком, а потом он же еще и придушит?! Мысли беспорядочно заметались, Екатерина в ужасе вскинулась, теряя разум от страха, но Дашины руки вдруг сильно сжали ее плечи, серые напряженные глаза встретились с синими – до смерти испуганными.

– Очнись! – приказала Даша. – Не время голову терять – потом не найдешь. Давай-ка за мной.

Она поползла на коленях, придерживаясь за сиденья, потому что карета застыла в нелепом положении, изрядно завалившись набок. Наверное, она зацепилась за какую-нибудь корягу, за ствол поваленного дерева, за выступивший корень, в конце концов, оттого только дергалась, будто умирающий в последних судорогах, но не трогалась с места. Дергали ее перепуганные кони, которые пытались бежать, но не могли. Одна дверца кареты была обращена чуть ли не к небесам, другая кренилась к земле. Постепенно до Екатерины дошло то, что, должно быть, сразу смекнула Даша: шум слышен только с одной стороны, а с другой тихо, наверное, там никого нет. И если удастся выскользнуть из кареты и убежать в лес…

Платье, слишком пышное, с обширными фижмами, мешало двигаться, застревало между сиденьями. Екатерина представила, каково ей будет в этом платье бежать по лесу, – и чуть не заплакала от отчаяния. А туфельки на тонкой, мягкой подошве?! Да она и шагу не сделает! То ли дело было бы во вчерашней амазонке и в легких полусапожках! Даша в ее простом сарафанчике двигалась куда проворнее, но, надо отдать ей справедливость, помогала протиснуться и Екатерине с ее злополучными юбками.

Даша первая оказалась у дверцы и уже начала нашаривать засовчик, как вдруг всплеснула руками:

– О, господи, а про Мавруху-то мы забыли! – И закричала громким шепотом: – Мавра! Мавруха! Окаянная девка, вылезай скорей, не то убьют!

Только сейчас Екатерина заметила, что Дашино сиденье, под которым пряталась Мавруха, закрыто: должно быть, крышка упала от многочисленных толчков. «Окаянная девка», конечно, до смерти перепугалась воплей и выстрелов, сидит там, сжавшись в комок. На что она нужна Даше? Надо бежать, а не тратить время на эту тварь, поделом будет ей, если достанется в добычу разбойникам! И как ни была Екатерина перепугана, она не могла не испытать мстительного удовлетворения: ведь разбойникам тоже поделом, если им достанется такая добыча, как Мавруха!

Но что это делает Даша? Она поползла обратно, она пытается поднять сиденье, однако крышку от удара перекосило и заело, ей никак не удается это сделать…

– Брось ее! – чуть не в полный голос застонала Екатерина. – Брось! Бежим скорей! А, ну как хочешь!

Рассерженная, она отвернулась, вцепилась в медный засовчик, пытаясь его отодвинуть, но тут Даша ахнула так громко, что Екатерина испуганно оглянулась – чтобы увидеть Дашино помертвелое лицо.

– Господи… – выдохнула девушка. – Да ведь ее убили… Голову прострелили. Кровищи… – Она поперхнулась, зажала рот левой рукой и невнятно выговорила: – Господи, свершилось отмщение твое. Прими душу… – Осеклась и медленно перекрестилась.

Первым чувством Екатерины было раздражение: ну есть ли время оплакивать проклятую Мавруху, по делам, как говорится, вору и мука, вот Бог ее и наказал! И только потом до нее дошло, что означает внезапная гибель Маврухи для нее, Екатерины Долгорукой, – и она не могла не вздохнуть с облегчением. Да, Бог видит, кого обидит, и совершенно справедливо распределяет кары свои и милости. Чувствительная, всепрощающая Дашенька может сколько угодно проливать слезки над телом пособницы убийц своих родителей, но Екатерина способна только радоваться, что эту тварь прибрал Господь. Мавруха стала бы угрожать, требовать чего-то за свое молчание, а ведь вымогателя не заткнешь никакими подачками, эта жизнь под вечной угрозой – мука адова. Боже, благодарю тебя!..

Она тоже перекрестилась – но не о погибшей Маврухе, а с острым чувством облегчения, к которому, впрочем, примешивался легчайший оттенок разочарования: на ком же теперь испытать яд?

Ладно, это все потом. А сейчас главное – голову спасти, ноги унести.

Даша опять поползла к дверце, помогла Екатерине справиться с тугим засовчиком, кое-как приоткрыла дверь:

– Ну, беги! Я за тобой!