Заморская Русь

Почерневшие дома отбрасывали мутные тени на пустынные улицы, по которым ходил сродник Семен, бродили остатки многих вояжей и экспедиций.

Где-то завыла собака, и сотни глоток собратьев дружно ответили ей протяжным хором: не жалобным, но и не злым. Сысой с удивлением отметил, что не слышал здесь лая — только вой. Полная луна выше и выше поднималась над блещущей водой. Прелый дух тайги и тухлой рыбы струился по улочке.

Где-то рядом, устало и сонно набегала на берег волна. Сысой повернул ей навстречу в первый попавшийся переулок, спустился к морю и лунная дорожка выправила курс к его стоптанным бродням.

Где-то рядом отрывисто звенело лезвие топора от ударов обушка по дереву. Сысой обернулся и разглядел толстого длиннобородого мужика, вбивавшего кол, по краю пенистого прибоя, цеплявшего его ноги. Тот тоже заметил прохожего, скомандовал сиплым голосом:

— Стой!

Сысой остановился, нашарив рукоять ножа за голяшкой. Мужик бросил топор, приблизился, обдав запахом водки и рыбы, сунул Сысою путанный ком пеньковой веревки.

— Пособи! — приказал. — Одному мерить не с руки. — И поволок за собой конец, забредая в волну по колени, долго плескался там, что-то нащупывая пятками, наконец натужно просипел:

— Тяни!

Сысой выбрал веревку так, что ее линия обозначилась на блещущей лунной дорожке.

— А теперь приложи к колу и держи! — мужик стал выходить из воды, наматывая ее на локоть. — Семь саженей ровно! — пробормотал, отбирая сухой конец. — И отсель до кабака саженей сорок… Ты не штурман? — спросил строго.

— Нет, промышленный!

— Тогда ладно! — Подобрев, бросил на землю мокрую веревку. — Штурманам хоть кол на голове теши, не хотят делать поправку к счислениям, только руль наращивают… А старый трактир там был, — указал пальцем в море.

Сысой разглядел, что мужик старый, но не дряхлый, с косматыми бровями, толстым носом и бородой до хлюпающего под мокрой рубахой брюха.

— Давно в Охотске? — спросил, сев на землю, силясь скинуть сапог.

— Первый день!

— То-то смотрю, глазами лупаешь — меня здесь всякая собака знает…

Выпить чего есть?

— Нет! — Развел руками Сысой.

— Ну и ладно, — миролюбиво пробормотал старик. — В меня сколь не лей — все мало. — Пыхтя, сбросил сапог и вылил из него воду. — Видишь?! — Указал голяшкой. — Вроде желтое пятно на воде?

— Может, и пятно?! — Пожал плечами Сысой.

— Прежний кабак там был, с него все пути начинались, да смыло его. Я в том кабаке с капитаном Берингом и лейтенантом Чириковым раку пил. Ученые штурмана тогда говорили: в навигационном искусстве самое главное — правильное счисление. Но даже они в море плутали. А наши неучи выйдут к Кроноцкому или Шипунскому мысу, возьмут курс — две ладони от восхода и никаких поправок, будто уже нынешний кабак не стоит в сорока семи саженях от прежнего. — Мужик отшвырнул мокрый сапог и принялся за другой.

Удивляясь его речам, Сысой осторожно спросил:

— Сколько ж тебе годков, дедушка?

— Я не адъюнкт-профессор, чтобы годы считать? — огрызнулся он. В его брюхе хлюпнуло, босая пятка раз и другой соскользнула с обутой ноги.

— Давай помогу?! — Нагнулся Сысой и сдернул сапог.

— Спасибо, паря, угодил! — пробормотал старик, отдуваясь и добрея.

Из тьмы неторопливо вышла собака с опущенной головой и висячим хвостом, поводила носом то на него, то на Сысоя. Промышленный достал из кармана сухарь, отломил кусок, бросил. Собака обнюхала его, равнодушно зевнула, разинув пасть едва не до самых ушей, и побрела в обратную сторону.

— Чириковские, как вернулись в Охотск, так в старом кабаке все плакались: пятнадцать человек на краю света бросили, одиннадцать похоронили.

Штурмана на обратном пути перемерли, один ученик — Елагин, вернулся живой. А после беринговские приплыли при пушном богатстве и загуляли, друзей поминая. Немцы, как напьются, — орут, друг друга по башкам картами лупят, спорят, где была ошибка в счислении. А после сговорились, что поправок не делали, — опять про свое залопотал чудной старик. — Так вот все было! — просипел с важным видом. — В тот год в Охотский купцов набрело, как собак к зиме: за каждый лоскут меха цеплялись, торг заводили. Иные плакали: хуже собак по снегам и болотам таскали товары туда-сюда, а богатства, не нажили, как самый ленивый беринговский матрос.

Водка лилась рекой, при том как водится, нечисть машкерадом правила, на столах плясала, кости метала, споря на грешные души. — Утробно рассмеявшись, старик закашлял. Ходуном заходило, захлюпало брюхо под мокрой рубахой. — День пили, два пили, три… Иные все с себя пропили, последним лоскутом стыд прикрывали. Проворные московские купцы некоторых еще на Камчатке перехватили: вошли в сотоварищество с сержантом Емелей Басовым и ушли на промысел. Им выпала доля удачливая.