Замри и прыгни

Сергей подцепил свинью обеими руками, тряхнул. Копилка радостно и утробно зазвенела. Мужчина выскочил в коридор, прижимая увесистую бряцающую ношу к груди, у дерева, перекрывающего холл, остановился. Женщины сидели в прежних позах, молча, глядя по разным углам. Рита, отрывисто затягиваясь, курила, Зоя методично перелистывала шуршащий журнал, совершенно не замечая, что держит его вверх ногами.

Хозяин «Ладушек» кашлянул — никакой реакции. Он резко шагнул вперед, вытянул над столом руки с зажатой в них счастливой хрюшкой и разжал ладони. Раздался сильный удар, копилка звучно и громко хрястнула, раскалываясь на крупные розовые ломти, и тут же все покрыл разномастный праздничный звон вываливающихся и раскатывающихся по звонкому камню монет.

Женщины одновременно испуганно вздрогнули, вскрикнули громкое «Ай» и, как зайцы, отпрыгнули в разные стороны.

— Ты что, с ума сошел? — возмущенно завопила Рита буквально через секунду, сообразив, в чем дело. — Идиот!

Зоя же, прикрыв рот ладонью, затравленно смотрела на Карелина перепуганными огромными глазами, словно спрашивая: зачем?

— Фу ты, напугал… — Рита смахнула с кресла розовое свинячье ухо и облегченно плюхнулась на сиденье.

Зоя, убрав, наконец, ладонь, заперевшую во рту крик, еще раз взглянула на Карелина и вдруг беззащитно и жалко улыбнулась. И от этой ее улыбки у Карелина снова свело скулы в безотчетной и сильной тревоге.

Из коридора, привлеченная шумом, уже бежала охрана, за секьюрити поспешала горничная.

— Вот, хотел перед гостьями своей копилкой похвастаться, — виновато хмыкнул хозяин, — да в руках не удержал. Уберите, пожалуйста.

Охранники утопали обратно на пост, горничная мигом сбегала за совком и веником.

Зоя с Ритой немедленно включились в работу, помогая гостиничной девушке собирать в фартук раскатившиеся по всему холлу рубли, пятаки, центы, еврики и прочую конвертируемую и не конвертируемую мелочь.

Карелин сосредоточенно следил за процессом, едва заметно улыбаясь уголками рта.

— Сергей Степанович, — повернулась к нему горничная, — а деньги-то куда? К вам в кабинет?

— Да зачем они мне? — уже не скрываясь, улыбнулся хозяин. — Возьми себе. Или в буфет отнеси, на сдачу. А то вечно жалуются, что у них мелочи нет.

Рита сумкой сгребла осколки хрюшки к центру стола, достала косметичку, зеркальце, помаду, вздохнула и принялась сосредоточенно подкрашивать губы.

Зоя исподлобья взглянула на все еще улыбающегося Карелина, подошла к нему, дотронулась тонкими пальцами до лацкана пиджака:

— Спасибо…

* * *

— Не за что! — раскланялся Лев Давыдович. — Как говорится, было ваше, стало наше. Не фиг ли какое приобретение, но, опять же, как говорится, с паршивых баранов хоть войлока клок, раз уж шерсть острижена.

Распопов заносчиво задрал подбородок в ответ на оскорбительных «баранов», но, вовремя сообразив, что, пока документы не подписаны, Черный вполне может и передумать, благоразумно промолчал. Рыбаков же явной издевки вообще не заметил. Он тоскливо сучил пальцами, комкая в них конец собственного галстука, и все время поглядывал на дверь, ожидая, когда же в нее войдут вожделенные, обещанные Львом Давыдовичем покупатели.

Черный, развалившись в кресле, с удовольствием наблюдал за нарастающей нервной лихорадкой, в которой пребывали напыщенно-жалкие «генералы». Честно говоря, он бы уже запустил в кабинет Риту и Зою, чтобы разом покончить с этим делом: наблюдать, как два здоровых взрослых мужика униженно заглядывают ему в глаза и трепетно ожидают его последнего слова, было малоприятно. Черный вообще не любил, когда собратья по полу вели себя вот так, жалко, подобострастно, заискивающе. По его разумению, ни один из мужиков просто не имел права вести себя так, как бы судьба его ни била. Эти же, холеные трусливые хлыщи, предавшие собственных жен, вызывали в нем одно-единственное чувство — омерзения. Потому он и тянул время, упорно добиваясь того, чтобы они сломались совсем, чтобы появление бывших супруг восприняли как подарок, как милость, ниспосланную свыше. То есть, выражаясь иным языком, Лев Давыдович Черный терпеливо ждал, пока клиенты дозреют окончательно.

Поначалу ситуация его даже немного позабавила. Он уже сидел тут, в кабинете, когда приехал Рыбаков. Этот явился первым, потому что прибыл на собственной машине. Распопову же пришлось ловить такси, поскольку свой автомобиль с арест-стоянки он забрать так и не успел.

Рыбаков вошел важно и степенно, будто собрался на важные переговоры, в которых его слово было решающим. Волнение и страх выдавали странно блестевшие глаза, с воспаленными красными белками, часто мигающие, словно их хозяин невыносимо страдал нервным тиком. Да и потешно разрисованная полосками пластыря физиономия вкупе с багровой распухшей скулой и заплывшим глазом мало способствовали приданию солидности.

Он протянул Черному руку, и, пожимая ее, Лев Давыдович чуть не выматерился от брезгливости: ладонь оказалась бескостной и липко-холодной. Будто снулая, протухающая уже рыба…

— Готов? — коротко спросил Черный.

— Всегда готов! — задрал локоть в пионерском салюте директор «Центуриона».