Я нахожу нужную квартиру в доме с золотисто-голубой отделкой. Я смотрю на верхний этаж, но в окнах ничего не видно. Я тяну время, не нажимая на звонок. Я представляю, что было бы, если бы все люди превращали свои сожаления в пожелания и выкрикивали их на каждом углу. На светофоре загорался бы зеленый свет, и люди шагали бы навстречу друг другу по пешеходному переходу и говорили:
Я звоню в дверь Дэйви и жду, когда раздадутся шаги и повернется замок.
Тишина.
Я звоню снова, на всякий случай.
Выждав еще минуту, я сажусь на крыльцо и нахожу страницы, которые хотела им передать: ее первую запись, адресованную дежурному, – потому что знаю, что она напомнит им, сколько энергии было в Ингрид; пару страниц сахарных страданий по Джейсону – потому что с этой ее стороной они, скорее всего, были незнакомы; и одну из последних страниц, хотя, наверное, это нехорошо с моей стороны – омрачить напоследок все светлые воспоминания. С другой стороны, я делаю это, чтобы поделиться ею, а она бывала разной: энергичной и полной надежд Ингрид, грустной Ингрид, жестокой Ингрид, Ингрид, которая порой меня ненавидела.
Собрав страницы вместе, я вырываю из своего блокнота листок и пишу записку. Потом оборачиваю страницы запиской и кладу их почтовый ящик.
Время обеда, и я проголодалась, поэтому возвращаюсь к кафе, мимо которого проходила, заказываю сэндвич и латте и сажусь за столик. Меня окружают люди старше меня, они одеты в черное и обсуждают серьезные вещи.
Девушка в винтажном платье окликает меня из-за кассы, и я, петляя между столиками, иду забирать заказ. Во время ланча я перебираю ксерокопии и думаю, какие показать моим родителям. Я отпиваю латте и решаю отдать все. Делаю еще один глоток. И еще один. Пенка закончилась, но напиток все равно вкусный, с легким молочным привкусом. Это мелочь, и все же я чувствую себя абсолютно счастливой: кажется, я наконец-то нашла свой идеальный кофе.
Два часа дня. Я снова в Лос-Серросе.
В доме Джейсона мне открывает мужчина в трениках и футболке с логотипом «Окленд Атлетикс». Он выше Джейсона, но не такой спортивный. За его спиной виднеется маленькая гостиная со старым диваном и мягким креслом. По телевизору крутят рекламу.
– Мистер Майклс?
– Он самый.
– Меня зовут Кейтлин. Я подруга Джейсона…
Он открывает дверь шире.
– Проходи, – говорит он. – Мы с Джейсоном смотрим игру. Джейсон! – зовет мистер Майклс, когда я захожу в дом.
Джейсон выходит из кухни с огромной миской попкорна. На нем бейсболка «Окленд Атлетикс», надетая козырьком назад. Меня пробивает на смех.
– Фанаты? – спрашиваю я, и они смеются и кивают: я их раскусила.
Они угощают меня попкорном, мистер Майклс усаживает меня в кресло – такой чести, поясняет он, удостаиваются только почетные гости. Джейсон закатывает глаза.
К середине третьего иннинга я начинаю нервничать. Мне еще столько нужно успеть, но я не представляю, как передать Джейсону записи Ингрид, не привлекая внимания его отца. Я пытаюсь перехватить его взгляд, и, когда мне наконец удается, я киваю на дверь. Очень ненавязчиво – видимо, слишком ненавязчиво, потому что Джейсон недоуменно смотрит на меня и спрашивает:
– Хочешь еще попкорна?
– Да, пожалуйста, – говорю я беспомощно, и он протягивает мне миску.
Еще один иннинг, и я близка к отчаянию. Понадеявшись, что Джейсона учили провожать гостей, я начинаю прощаться.
– Я тебя провожу, – говорит Джейсон, и мне хочется его обнять.
У двери Джейсон говорит:
– Отец учинит мне допрос, когда я вернусь.
– Извини, – говорю я, представляя, как странно это, должно быть, выглядело: заявилась без предупреждения, просмотрела с ними пол-игры.
– Нет, ничего страшного, – успокаивает меня Джейсон. – Можешь заходить когда хочешь, мы ведь друзья. Просто папа решит, что ты хочешь со мной встречаться. Он страшно огорчится, когда узнает, что это не так. У нас дома была куча девчонок, но он еще ни одной не уступал свое кресло.
– Ну да, конечно.
– Нет, я серьезно. Ты ему очень понравилась.
– О нет! – смеюсь я. – Мне бы не хотелось его огорчать. Он очень славный.
Джейсон ждет, пока я открою машину и положу на сиденье тяжелый рюкзак.
– Что у тебя там? – спрашивает он.